Следующее утро не стало счастливым. Да, Хлыщ знал о выполнении задания, но день отправки он назначит позже. И тогда в чистенькой Ленкомнате оформители сели играть в подкидного дурака. Играли с утра до вечера с перерывом на обед. Но сколько ни сдавай, всё равно все козыри на руках подполковника Лисицына. Странное дело: ты позавчера, вчера мог попасть домой, ты завтра можешь оказаться дома, а волнения никакого нет. И вдруг, когда никто не ожидал, прозвучало: «Оформляйтесь».

Поздно, в темноте выслушали напутствие Хлыща и прыгнули в «Коломбину». Офицеры, старшины, сержанты остались позади, остались в ночи.

Такси мчалось прочь от, еле освещённого синими мистическими огнями, поля аэродрома, от астматически сиплого свиста самолётных двигателей. Оно влетело в гущу огней города, пронеслось по неузнаваемым улицам и остановилось напротив только что заснувшего дома. Ни одно окно в нём не светилось. Перебежав пустую улицу, Митя нырнул в подзабытый подъезд. Глазами, носом, кожей он пытался почувствовать то, что оборвалось три года назад, хотелось прикоснуться к когда-то здесь оставленному и продолжить дальше с того же самого места. Подъезд только внешне напоминал тот, прежний. Другая лампочка над телефоном-автоматом, другие надписи на стенах. И лишь гулкий, полетевший по лестнице вверх, звук хлопнувшей за спиной двери показался на миг ниточкой, связывающей прошлое с настоящим. Нет, лестница стала другой, двери в квартиры другие.

Митин приезд в первом часу ночи всполошил домашних.

– Что ж не написал, когда приедешь?

А Митя, чтобы не висеть в пустоте, искал, искал концы прошлого и не находил их. Он попал в другой, отвыкший от него дом. Танька-то как выросла! Даже единственное Митино прибежище – письменный стол был чужим и неприступным.

– Кушать, наверно, хочешь?

Митя чувствовал себя посторонним.

– Нет. В самолёте кормили. Два раза.

Комната смотрела на него равнодушно. Ему стало неуютно.

– Устал, наверно?

– Нет, ничего.

А надо ли было возвращаться? Перед самым дембелем приезжали вербовщики с рудников Тетюхе. Какую райскую жизнь они расписывали! Какую увлекательную работу!

– У вас там сейчас совсем другое время…

Мог бы копать руду, жить в общаге.

– Да, там уже утро, часов восемь.

Вначале не было покоя. Куда ни пойди – глаза придирчиво обыскивали всё вокруг, сравнивали с тем, как было раньше, искали приметы былого. А вместе с тем сил – море, времени – не меряно и свобода! И накатила, неведомая ранее, головокружительная радость от того, что враз освободился от чужого надзора, от надоевших требований, перестал ощущать на себе ошейник. Три года притворялся, изворачивался, врал, ловчил и наконец – свобода! Вырвавшись на простор, хотелось сделать что-нибудь большое и очень важное, шутя осчастливить человечество, и всё это за так, не требуя награды. Но, как человек солидный, он виду не казал, не терял головы, понимая, что есть первоочередные, очень обязательные дела и поэтому надо по порядку. Мир осчастливим чуть позже, а сейчас успеть бы сдать сессию.

И всё-таки старое куда-то пропало. Остаётся только с удивлением провинциала взирать на вчерашнюю затрапезную улочку, ныне ставшую кусочком заграницы – Калининский проспект. А мода! Такое на окраину государства ещё не дошло. У девчонок – миниюбки. Обалдеть! И впрямь чувствуешь себя провинциалом. Народ переписывает на магнитофоны незнакомые песни, обсуждает незнакомые фильмы.

В конце концов всё это мелочи – мода, песни и даже проспект Калинина с его зарубежной внешностью. Но таких мелочей накопилось слишком много. Первый вывод напрашивался сам: мир сильно изменился, и к этому придётся привыкать. Наверно, и сам Митя изменился, но чтобы это понять, надо умудриться посмотреть на себя со стороны.

Зданию Университета хотелось сказать «спасибо» за то, что и снаружи, и внутри оно осталось прежним. На четвёртом и пятом этажах стояли те же витрины с минералами. Только многокилограммовый образец чёрной слюды – биотита в стеклянном шкафчике за три года уменьшился наполовину. Шаловливые студенты пообщипывали себе на память. Здесь Митя попал в по-настоящему родной дом. Он помнил тут всё и верил, что помнили и его.

Вот и рецепт достижения счастья: надо долго посидеть на цепи, пройти через унижения, грязь, а потом освободиться – и ты абсолютно счастлив. До того счастлив, что даже не хочется вспоминать, как тебя приняли в комсомол, про графики, разложенные на сцене клуба, про другие «отдельные недостатки». Нет никаких недостатков! А впереди сплошные восторг и любовь.

Только вот дома опять всё пошло наперекосяк. Отношения не складывались. Не прошло и месяца, как приехал, а снова закуклился и замолк. Кто или что было тому виной, не разберёшь. Нет сил себя перебороть – и всё тут. Сейчас уже не существовало сжигающей обиды на то, что его использовали, как приманку. Он давно и не вспоминал об этом. Тут таилось что-то совсем другое – досадное, неприятное.

Номер телефона не изменился. На другом конце провода за щелчками и потрескиванием послышался Вовкин голос. Находить друг друга после долгого перерыва – это и надежда, и любопытство, и настороженность. Поговорив минут пятнадцать о пустяках, условились, что в ближайшее воскресенье…

Воскресенье наступило и, захватив бутылку армянского коньяка, Митя в назначенное время знакомым двориком подошёл к подъезду. Дверь, как и прежде, открывалась туго. Он поднялся по скрипучим ступенькам и почему-то разволновался так, что пришлось минуту постоять и успокоиться. Позвонил. Послышались шаги – дверь открыла тётя Женя.

– Митенька! Возмужал-то как! А всё равно такой же. Ну проходи, проходи, раздевайся. Ребята уже заседают.

«Так: картина «Алёнушка» висит на том же месте, камин тоже никуда не делся, а мебель другая и вообще…»

В дальней комнатке вместе с Вовкой за столом «заседал» Коржик.

– А-а-а, – забасил Вовка. – Да здравствует Красная Армия и её лучшие сыны! Э, нет, – возразил он, увидав в руках у гостя бутылку. – Мы с Олегом уже пивка приняли, а благородные синьоры пиво с коньяком не мешают. Мам! Принеси, пожалуйста, Мите стопарик.

Стопарик был принесён, Митя усажен.

– Ну, где и от кого ты нас защищал? – потребовал отчёта Вовка после того, как выпили за встречу.

Митя рассказывал и удивлялся: оказалось, что вся его служба состояла из сплошных хохм и приколов. Купание в Уссури, тревога после комсомольской конференции, письмо Ракова домой, троекратный солдат Латиф. А они там, в сарае-электроскладе переживали, что их унижают, отнимают свободу. Вовка с Олегом хохотали и, надо думать, завидовали такой весёлой службе. А Мите не терпелось узнать, что тут дома произошло нового за время его отсутствия.

– Самое новое Вовка рассказывал перед твоим приходом. Наконец разобрались, зачем древние египтяне строили свои пирамиды, – Олег к Вовкиным сенсациям всегда относился с юмором. – Дело в том, что, если внутри пирамиды определённым образом сориентировать тупое лезвие и оставить его на несколько дней, оно само затачивается. Они для заточки лезвий пирамиды строили, а попутно и мумии там прятали…