У армейских чиновников бумаги ходят быстро. Принявшая Митю, пожилая женщина всего через пятнадцать минут сообщила, что заказ принят и будет готов через два часа. «Коломбина» укатила по своим делам, а Митя отправился гулять. Центр города оказался небольшим – невысокие старые дома и никаких соблазнов, за исключением бочки на колёсах с розливным пивом. К пиву Митя всегда был равнодушен. Он шёл прямо, никуда не сворачивая, и постепенно становилось всё меньше асфальта, всё больше появлялось травы, кустов и дорожной грязи. Деревянные домики, заборчики… Всё ясно: идти дальше нечего – такими домиками усеяна вся Россия. И вдруг Россия кончилась, и Митя неожиданно очутился в китайской слободке. Кургузые халупки вперемешку с более серьёзными постройками; хозяйки готовят еду в печурках на улице; старухи в брюках, с лицами, похожими на клубки толстых ниток, держат безгубыми ртами длинные чубуки курительных трубок и глядят в бесконечность не то прошлого, не то будущего; две малышки-китаяночки в синих юбочках, белоснежных блузках и красных галстуках семенят с портфелями из школы.

Это была другая страна. Для Мити – всё чужое, для живущих здесь – своё, родное. Даже воздух. Даже мусор под ногами. Как им удалось в окружении нашего большого мира создать свой маленький мир, такой особенный? И живут себе на свой лад так, как им хочется. Ну, разве это не свобода? Хотя ясно, что они зависят от города, не могут же они совсем автономно… И ещё неизвестно, как к ним относятся русские соседи.

Никто в сторону Мити не повернул головы, никто не обратил на него внимания. Но ему самому показалось, что он без приглашения ввалился в чужой дом. Ему стало неудобно, и он повернул назад.

Второй раз в этот город Митя попал в конце осени. Нежная тёплая погода сменилась ледяным ветром, а подмёрзшая земля покрылась пятнами снега, напоминавшими белую плесень. С утра Митю предупредили, чтобы после обеда он переоделся в парадную форму. Его недавно выбрали в комитет комсомола части, надо полагать, за то, что он не участвовал в выполнении плана и постоянно находился под рукой. И вот будь любезен – отправляйся вместе с делегацией на комсомольскую конференцию.

«Коломбине» предстояло очередное испытание дальним рейсом. В её салон набились комсорги рот и комитетчики во главе с секретарём. По дороге немного опаздывали, но подкатили секунда в секунду. Смеркалось, и разглядеть, куда завезла их «Коломбина», не удалось. Перед ними стояло здание, снаружи похожее на богатый сельский клуб. А внутри это был то ли театр – во всяком случае, сцена с тяжёлым бордовым занавесом здесь имелась, – то ли дворец. Клуб-дворец под самый потолок полнился голосами. Начало заседания задерживалось. Ещё какое-то время люди ходили, разговаривали, стояли в проходе. В глазах рябило от смешения зелёных мундиров и гимнастёрок с бордовыми сидениями кресел. Когда же все уселись, бордовая тяжесть полностью пропала, подавленная военной зеленью.

Наступила тишина. Выступавших Митя не слушал. С трибуны говорили о каких-то проблемах, которые недообсудили в прошлый раз. Вникать в их смысл не хотелось. Заметно, что многие чувствуют себя здесь, как дома. А для Мити – всё чужое. Слишком чужое. Вспомнилось, как когда-то он проходил мимо церкви – внутри в темноте с точечками неярких огоньков люди занимались чем-то для себя важным и были там, в темноте, все вместе, а Митя стоял на улице, смотрел и был посторонним. И у него даже не возникло любопытства: а чего-то они там делают? Точь-в-точь, как здесь. За исключением того, что сегодня он присутствовал бутафорией, статистом в непонятном ему спектакле. В его голове плавал дремотный туман, а в ушах звучала тихая, убаюкивающая мелодия. Так прошло больше часа. Объявили перерыв. Комсомольский секретарь Машков велел не разбегаться, а всем собраться в «Коломбине».

Оттаявших делегатов машина встретила неприятным холодом кожаных сидений, морозным дыханием железа. Водила зажёг в салоне свет, и темень стремглав скакнула за окна. Со словами: «Сегодня на ужин мы никак не поспеем», Машков вытащил из сумки несколько бутылок водки, буханку хлеба и какие-то консервы. В одну минуту неинтересная бордово-зелёная конференция обратилась в небольшое занятное приключение.

Второй час заседания прошёл намного быстрее, а когда в конце все поднялись и пели «Интернационал», стоявший сбоку, через два кресла, майор, пару раз посмотрел на Митю с интересом. Вообще-то Митя стеснялся отправлять идеологические ритуальные надобности, тем более прилюдно, но сегодня, под водочку не грех и поорать.

Домой вернулись за полночь, вся воинская часть давно спала. Митя отключился ещё до того, как его голова коснулась подушки.

– Рота, подъём! Тревога!

Митя вскочил и удивительно быстро сообразил, что башка ещё хмельная, значит, спал он всего ничего.

– Выходи строиться на улицу!

Это что-то новенькое. За два года никаких тревог не случалось. Из казарм на плац, неумело суетясь, выбегали фигурки в ватниках и сбивались в недовольно ворчащие прямоугольники при своих командирах.

«Точно что-то случилось, раз среди ночи подняли ротных».

Свет прожектора бил в глаза, заставлял отворачиваться или смотреть в землю. За границей освещённого пятна угадывалось несколько человек – штаб во главе с Батей. Шум стих. Прямоугольники стояли, выдыхали целые облака белого пара и хмуро ждали. Батя шагнул из темноты на свет.

– Пятнадцать минут назад мною получена телефонограмма из штаба округа: в районе Новой Ольги китайская армия основными силами перешла границу. Командирам подразделений действовать согласно…

Голос Бати не оставлял сомнений – дело хреново.

За секунду до того, как плац пришёл в движение, Митя увидел Телятина с полуоткрытым ртом и вопящими ужасом глазами; увидел старшину третьей роты, который сидел на ступеньках родной казармы и держал двумя растопыренными пятернями свою, нацеленную носом в землю, пропащую голову; увидел командира второй роты, дышащего глубоко, с постаныванием. Одна его рука рвала крючки на вороте шинели, другая пробиралась за пазуху, где в предынфарктных спазмах корчилось отважное офицерское сердце.

«Где эта Новая Ольга? Никогда такого названия раньше не слышал. Жмурик – молодец. Видно, что вместе со всеми получил обухом по голове, но сразу дал приказ бежать к ракетчикам».

Митин ротный первым затопал сапогами по разбитой глиняной колее. Вслед за ним кинулось его войско. Ракетная часть находилась в семи километрах. Её-то стройбатовцы и обслуживали: прокладывали канализацию, строили котельную, казармы. На третей сотне метров Митя начал задыхаться – и бежать трудно по скользким ухабам, и выпитое не улучшало спортивную форму. Он перешёл на шаг и услышал за спиной:

– …Точно тебе говорю: туфта это. Во время тревоги у строевиков вся часть огнями светится. Отсюда видно. А сейчас темно. И в офицерских домах – ни огонька.

Митя посмотрел налево. Верно, в офицерских домах окна глядели чёрными квадратами. Позади раздался гул мотора. Сильно поредевшую команду бегущих обгонял комбатовский «козлик», юзя и подпрыгивая на кочках. Из темноты в несколько голосов неслось: