И смотри, до чего дошло. Ей нужно уехать, не только ради нас с Надей, но и ради нее самой. Пусть пролечится в какой-нибудь клинике неврозов, и живет подальше от меня. Главное – внушить Лиде это, но ты ведь умеешь внушать. Тем более, внушать ей. Так что ты решишь?

ГЛАВА 22

— Ну вот!

Лиза горестно вздыхала, глядя то на Никиту, то на меня. Не ребенок, а воплощение страданий. Усовеститесь, жестокие взрослые, глядя на надувшего губы ангелочка.

— Лиз, так надо.

— Не надо! – топнула она ногой, и Никита бессовестно хохотнул, за что получил сердитый взгляд.

Весь воспитательный момент мне портит своим хулиганством. И Лизе потакает.

— Тебе – не надо! – нахмурилась Лиза, и Ник снова хмыкнул.

— Ты обалдел? – прошипела я.

— Я? Я просто согласен с ребенком. Мне нужно на работу, а тебе – нет. Всего две недели прошло, сиди дома, отдыхай.

— И этот человек в декабре терроризировал меня, чтобы я вернулась в офис! – я воздела руки вверх. — Куда делся босс, помешанный на своей секретарше? Верни мне его, Никита, ведь я тебя не узнаю.

— В офисе я справляюсь, наловчился уже.

— Верочка помогает? – сузила я глаза, и Никита промолчал.

Благоразумно, если подумать.

Но сидение дома меня достало. Вот просто до печенок!

Нет, поначалу было нормально: я пересмотрела все сериалы, которые не успевала смотреть. Книги читала, причем читала их издевательски. Те самые любовные романчики, которыми меня Никита попрекнул в первую встречу. Заказала из книжного целую кипу, электронок накупила, и Никите отдельные моменты цитировала.

С Лизой общалась.

С мамой помирилась… почти. Дважды она у нас была, и Никите как-то удавалось сдерживать ее. Но ненадолго. Хватало маминого приличного поведения на час, затем начинались поучения, упреки, и Никита мягко выпроваживал ее.

Синяки прошли, корсет сняли, выгляжу я… погано, если честно. На солнце мало бываю, да и веселый Новый Год сыграл роль, но дома я сидеть уже не могу!

— Лиз, все, хватит страдать. С Тамарой Андреевной побудешь, и веди себя хорошо, – шутливо погрозила ей кулаком, а затем ущипнула за нос, и дочка взвизгнула.

Но прощаться она к Никите пошла. Привыкла его на работу провожать, а меня – отвыкла. Ник присел, улыбнулся Лизе, которая обняла его, и чмокнула в щеку.

— До вечера дядя Ник… и мама, – грозно нахмурилась дочка, всем видом демонстрируя, что она думает о матери, которая бросает кровиночку ради какой-то паршивой работы.

Закатила глаза, наклонилась, и поцеловала это надутое чудо.

— До вечера, чудовище.

— Я веснушка, а не чудовище! – возмущенно пропищала Лиза.

Но оттаяла.

С ней как по минному полю.

Никиту до сих пор то дядей Ником, то папой называет. Папой – смущенно, редко, тихо. Пищит после этого, и убегает, смущаясь. Никита, когда впервые услышал от Лизы «папа» сам застыл, как ударенный, и не знал, как реагировать – паниковать, или радоваться.

В итоге получилась паникующая радость.

Мы попрощались с Тамарой Андреевной – милой женщиной, всю жизнь посвятившей детям, которую мы наняли помогать, пока каникулы не подойдут к завершению, и вышли из дома.

— Вот чем тебе дома не нравится?

Никита бухтел и в лифте, где я оглядывала себя в зеркальную стену и морщилась от вида бледной немочи, которая там отражалась рядом с неотразимым Никитой. И в машине, когда завел ее, он продолжил нудеть.

— … только срослось, только сняли этот корсет, дома нужно сидеть!

— Угу.

— Так я разворачиваю машину, и везу тебя обратно? – обрадовался Никита.

И мне это ой как не понравилось.

— А чему ты так радуешься, мил-человек? Почему ты так не хочешь меня на работу возвращать? Есть, что скрывать?

— Надь…

— Или Верочка так понравилась?

— Надя, блин!

— Или…

— Надя!!!

— Или такую страшную секретаршу стыдно в приемной держать? Бледнючая, волосы вон посеклись, похудела… что, Никита Борисович, такая «красота» в приемной смотреться не будет?

— Тихо! – рыкнул он, и добавил: – Идешь к женщине — возьми с собой плеть, верно Ницше говорил. Женщина, ты меня с чего вдруг допекать решила? Зачем мозг выносишь? Знаешь же, что всякие Верочки и прочий сброд мне не нужен. Есть ты, и все! Беспокоюсь ведь о тебе, столько нервничала, болела, и чуть больше двух недель пошло – на работу поскакала, хотя можно вообще больше не работать. А ты, вместо того чтобы послушать умного мужчину, ему плешь проедаешь!

— Вот шовинист, – расхохоталась я. — Что ты там про плеть говорил? Еще и не Надя, а… женщина! Скоро будешь прикрикивать, чтобы молчала, ведь мой день – восьмое марта?!

— Надя! – Никита умудрился прорычать мое имя, и рвано, дергано припарковался.

— Да ладно тебе, – хихикнула, и потянулась к нему за поцелуем. — Специально я, прости. Просто показала в демоверсии что будет, если я сяду дома. Характер портится от скуки, я в последние дни с ума сходила, думая, что ты делаешь, с кем ты и как. Не то, что ревновала, но…

Я замолчала.

Ревновала я, и еще как. Хотя повода не было. Никита приходил вовремя, не задерживался. В шесть пятнадцать возвращался, ужинал, и продолжал работать уже из дома, и так до полуночи. Но до шести вечера я думала, что наши девочки продолжают ходить к нему, и демонстрировать свои декольте.

Мое-то в корсете было. Еще и ребро было сломано.

И бизнес-ланчи, переговоры, там, наверное, стильные красотки. А дома Никиту ждет не стильная красотка, а… обнять, и плакать.

Думала, думала, и думы эти невеселые были. Потому ткнула в лицо Никите заключением, что после шестнадцатидневного безделья можно идти и работать, и вот, пошла. Все лучше, чем себя изводить, а затем и на Никиту начать срываться.

— Снова пугаешь меня? Те твои рассказы про беременных женщин меня испугали, как в детстве страшилки про черную руку в черной комнате, – Никита легко отошел от моей демонстративной провокации. — Ладно, раз так не терпится, велкам в офис. Веру уволить?

— Просто верни ее туда, где взял, – отмахнулась я.

Вера – неплохой сотрудник. Правда, работала она хорошо только при Борисе Ефимовиче, но… посмотрим. Если начнет филонить, то можно и распрощаться с ней, чтобы глаза не мозолила.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Я снова взглянула на себя в зеркало, и мы вышли