Сесть. Не по тому преступлению, которое совершила.

Я не святая. Ни разу не девочка-ромашка, и какая-то часть меня хочет согласиться. Пусть Лида сядет, даже если ее не из-за меня накажут, а за подложное преступление, она-то будет знать, за что наказана. И это ее научит, подаст урок. И какое-никакое возмездие для меня. Но… но это слишком, это ведь и правда жутко. И я просто знаю, что это бесчеловечно, что если Никита так поступит, это и в нем, и во мне изменит многое. Через некоторые вещи нельзя переступить, не замаравшись.

— Нет, так мы не станем поступать, Никит, – вздохнула я. — Это уже слишком. Если бы… знаешь, если бы она ружьем в меня пальнула, я бы, возможно, согласилась. Если бы выжила, конечно, – невесело усмехнулась я. — Но ситуация, все же, не та. Когда там моя мама приходит?

— Через три дня. В семь. Решил не звать ее сегодня или завтра, дал время подготовиться тебе. Если ты не хочешь, чтобы она приходила, я сам позвоню, и отменю приглашение. Не буду говорить, что это твоя инициатива, скажу, что сам против.

— Моя пусть приходит, я уже смирилась. А твоя мама не улетела еще?

— Они с отцом отложили. Мама, – Никита поморщился, — у Лиды торчит. Поддерживает ее.

— Позови ее. Сегодня. Пусть приедет, и поговорим с ней. Она ведь близка с Лидой, она знает ее, ведь так? – Никита кивнул, и я продолжила: — Так давай начнем с разговора с твоей мамой. Ты сам с ней поговоришь. О Лиде. О последствиях того, что Ольга Андреевна ей в попу дует. Обо всем поговорим, и будем думать, как быть дальше.

НИКИТА

С законом я проблемы имел. Вернее, как проблемы? Как у всех богатых и дурных, и вдобавок жадных до удовольствий. В юности в клубах принимали за дебоши, драки. Потом гонки, далеко не легальные. По ночному городу, на кураже. Всегда и все решали деньги, ведь не убил никого, не покалечил. Так что давал мзду, и отпускали.

А сейчас впервые задумался.

Надю только приобрел. Лизу. Семья, хрупкая пока, хрустальная. Узнать бы их, сберечь, чтобы не знали несправедливости, чтобы защищены были всегда. Но закон – интересная штука, вроде иногда он должен защитить, но доказательств маловато. И нормальный адвокат Лиду отмажет, да и он не понадобится, как мне следователь пояснил.

Есть доказательства умысла? Есть записи? Есть угрозы? Тогда можно разбираться, а так… он сказал, что это пшиком кончится. И я склонен верить, но просто оставить это?

В глазах Нади я увидел ужас. И не после того, что Лида устроила, а после моих слов. Претит ей мысль, что Лиду посадят за что-то другое, а мне? Мне самому это претит?

Не знаю. Возможно, но я готов. В ином случае бы пальцем погрозил Лиде, но сейчас я не только за себя отвечаю, а еще и за Надю. За Лизу. И все средства хороши.

Наверное. Я и правда готов, но сама мысль, что я буду подкупать людей, которые подкинут Лиде наркоту, или еще что-то… сама мысль мерзкая. И тем не менее, да, я готов.

Звонок в дверь. Вчера мама не смогла приехать, как и позавчера, когда Надя заговорила об этом. Только сегодня решила явиться. И в такой ситуации характер показывает, наказывая меня за то, что из палаты Нади ее выгнал взашей.

Надя верит, что мама поможет в ситуации с Лидой? Я не верю, слишком мать помешалась на идее поженить нас. И Лиду обожает.

— Было бы за что, – вслух произнес я, и открыл дверь. — Здравствуй, мама. Отец, – кивнул я.

— Ну привет, раз не шутишь, – процедила она. — Мог бы не звать меня, как прислугу, а сам приехать.

— Оля, хватит, – буркнул папа.

Посторонился, пропуская родителей.

— А где твоя подружка?

— Невеста, – поправил я. — Отдыхает.

— Хорошо устроилась. Молодец, – скривила мама губы, и бросила мне в руки тонкое кашемировое пальто.

Она только вошла, но тянет взять за плечи, и выставить вон, хотя маму я люблю. И папа… вот ценит он Надю, привязан к ней, но старается всем угодить. И маме, и нам с Надей, а в итоге получается херня. Лучше бы уже занял позицию – за Лиду или за нас. А так обе стороны недовольны.

Я – точно недоволен. Это Надя всем все простить готова.

— Что, она из себя умирающую строит? Так не пройдет, видела я, что она бодренькая. И перед следователем и судом не выйдет из себя страдалицу строить, – снова заговорила мама.

Так. Спокойно. Ругаться нельзя.

— Садись, – усадил маму, отца, и поставил чайник.

— Лидочка в таком шоке. Бедная девочка!

— Об этой девочке я и хотел поговорить, – сел напротив них. — Последний разговор, мам. И то по просьбе Нади.

— Кто бы сомневался, – сморщила мама нос. — Она настраивает тебя против меня – эта твоя Надя.

— Настраивает? Она наоборот за то, чтобы мы пообщались, и пришли к общему решению.

— Это манипуляция, ты просто глуп, Никита, – снисходительно произнесла мама. — В женских хитростях не соображаешь, эта уловка стара, как мир – состроить из себя милосердную, страдающую овечку. Которая вроде как за мир, но всех стравливает. И ты же будешь у нее с рук есть, помня, что она была за то, чтобы ты не ссорился с родственниками.

— И в чем уловка? – я не смог сдержать усмешку.

— В том, что я права, а она – нет. И все это знают, сынок. И Надя твоя тоже. Может, она вообще специально подставилась, увидела, как Лида опустила этот чертов фейерверк, и подставилась. Чтобы ее все жалели.

Что она несет?

Я на секунду закрыл глаза, чтобы сдержаться. Все же, при матери материться – фигово. Леща я не боюсь, не в том возрасте, но всегда удавалось сдерживаться, и не высказываться при ней трехэтажными конструкциями. И сейчас удалось, пусть и с великим трудом.

— Подставилась. Надя. При том, что спиной к Лиде стояла, и обернулась на мой окрик, – отрывисто высказал я рублеными фразами, на более собранную речь меня сейчас не хватает. — Подставилась, плюнув на последствия, на то, что у нее дочка. И все ради меня, да? Чтобы