Максим не стал признаваться Димке, что он довольно близко знает Маслаченко. Не хотел, чтобы тот, как и все его гости, до срока узнал его под маской. Инкогнито так инкогнито!

Димка сел в машину и укатил, так что Максим не успел высказать переполнявшего его раздражения, а оставшись один, поневоле продолжал мысленно разговаривать сам с собой, призывая на голову завистливой ведьмы Людмилы Левик все громы и молнии, какие только можно было послать.

Он вдруг вспомнил, что Димка, который выпросил у него на один вечер деревянную фигурку Маргариты, так ее и не вернул.

«Милке покажу, она в таких вещах разбирается!» А сам и спустя три дня молчит, словно надеется, что Максим о ней забудет.

«Если эта стерва с ней что-нибудь сделала, — рассвирепел он, — я за себя не ручаюсь!»

Хотя что с Людмилой можно сделать, он, откровенно говоря, не представлял.

Максим хотел было еще посидеть над бумагами, но о работе откровенно не думалось. Зато думалось о превратностях судьбы: она так легко, играючи дала ему в руки женщину, о которой, как теперь выясняется, он мечтал всю жизнь, чтобы тут же отобрать. Да еще и усеяла все пути-дороги к ней колючками, иголками… да что там, покруче — неприступными скалами и глубокими рвами с водой, противотанковыми ежами, а сама наблюдала со стороны, как он мечется, предпринимая жалкие попытки сделать для достижения цели очередной нерешительный шаг.

Но тут же он на себя за эти мысли и обиделся. В самом деле, недаром старики говорят: семь раз назови человека свиньей, он и хрюкать начнет. Эдак недолго на себе крест поставить. Как на мужчине, который хочет добиться любимой женщины…

Что, он опять сказал — любимой? Сердцу хочется ласковой встречи и хорошей, большой любви… Мальчик хочет в Тамбов! В смысле Максик хочет к Рите, а она вот чего-то брыкается…

Понятное дело чего. Сначала он исчез куда-то, ни звонка, ни привета, а потом возник откуда-то с цветами, которые к тому же, как она думает, предназначались вовсе не ей…

Он ее понимает. Вот только и Максима бы кто понял… Он побарабанил пальцами по столу. В конце концов, никто ему легкой жизни не обещал. «Хочешь тишины и спокойствия, не нравятся тебе всячески; препятствия преодолевать, женись на Валентине».

В институте у его однокурсников была такая присказка. И появилась она вот почему. В их группе учились две девушки: Фаина и Валентина. Обе не красавицы, не уродки, средней привлекательности девчонки. У Фаины копна рыжих вьющихся волос и глаза серые с огоньком, в которых, казалось, так и скачут бесята, у Валентины — русая коса и небесно-голубые глаза, взиравшие на мир словно бы с некоторым осуждением: а все правильно в нем устроено?

Фаина — девица веселая и бойкая, охотно участвовала во всякого рода вечеринках и праздниках, после чего без возражений укладывалась в постель с кем-нибудь из ребят. Создавалось впечатление — для нее вовсе не важно, с кем.

Валентина ни с кем не спала. На игривое предложение однокурсника: «Хотел бы я знать, какая ты в постели!» — Валентина лаконично ответила:

— Женись!

— И тогда я все узнаю?

— И тогда все узнаешь, — кивнула она.

— Но ты же меня не любишь!

Валентина на мгновение заколебалась, но ответила ясно:

— Полюблю.

Говорят, Валентина произносила эти слова далеко не одному, домогавшемуся ее девического тела, но эти обычные слова странным образом трансформировались чуть ли не в поговорку. Теперь если кто-то в группе не хотел выполнять трудное задание, связанное с учебой или другой какой работой, ему говорили: «Женись на Валентине!»

— Эй, Макс, а ты чего сидишь без света?

Димкин силуэт в дверном проеме и в самом деле виделся уже не так отчетливо. Надолго же оторвался Максим в своих мыслях от действительности. Но и Димка тоже хорош, на полчаса, называется, уехал.

— На тебе твой пригласительный. Юрка говорит, и не ожидал, что будет столько желающих. Смеется. Мол, концерн вылетит в трубу еще до своего открытия. Я, правда, посоветовал ему кое-что. Авось вернет себе хоть часть затрат.

— А нам ты ничего такого не посоветуешь, раз у тебя сегодня день советов?

— Макс, ты только не злись. У меня тут «колеса» есть, Милка сунула в карман на всякий случай. Антидепрессант. Выпьешь?

— Не говори глупости! Нашел институтку! — Максим резко поднялся из-за стола и включил верхний свет. — Что ты опять такое сотворил, если, узнав это, я непременно стану злиться?

— Ну, в последнее время ты такой легко возбудимый…

— Издалека заходите, сэр!

— Я предложил Маслаченко на этой самой презентации устроить аукцион. Для чего он купил у нашей фирмы первое изделие будущего цеха сувениров.

Димка царственным жестом бросил на стол Максима десять бумажек по сто долларов.

Маргарита в последний раз осмотрела себя перед зеркалом в маскарадном костюме Царевны-лягушки. Вся зеленая, как… лягушка. Натуралистически настолько, будто она только что вылезла из болота. Кажется, переложила зеленых теней.

Впрочем, какая разница. Сейчас она наденет маску с вуалью. Нарочно вуаль сделала подлиннее, потому что Лиза говорит, что у нее очень характерный подбородок. По подбородку сразу можно догадаться, кто под этим костюмом. А вот так масочку приладим, и уже — маска, маска, кто ты?

Главное, чтобы сапожки не развалились. Старые. Японские. Когда-то Маргарита отстояла за ними солидную очередь. Они с Лизой оклеили их золотой бумагой, иначе совсем уж никакого просвета в костюме не оказывалось, одна зелень. А так…

Корона золотая и сапожки золотые. На плечах зеленый плащ из блестящей ткани — тут уж пришлось и кошельком тряхнуть, купить полтора метра в магазине. На плаще, как и на юбке, имитирующей лист кувшинки, змеилась золотая стрела. Изготовители костюма давали понять окружающим, что стрела в лягушку уже попала.

Ну, конечно, не в саму лягушку. Она успела поймать ее своей зеленой мягкой лапкой. И теперь сидела на листе кувшинки и ждала, когда за ней придет Иван-царевич.

Уезжали от дома Славы и Лизы. Маргарита, как обещала, помогла собраться невестке. Та придирчиво осмотрела ее наряд, а потом Слава погрузил обеих женщин в машину. И они покатили к филармонии.

Рядом припарковаться не удалось, так что Слава выгрузил у входа жену и сестру, а сам поехал ставить машину на стоянку за два квартала.

Женщины подождали своего кавалера — одного на двоих, сдали вещи в гардероб. И вскоре все трое уже входили в зал, где сверкала огнями огромная до потолка елка, играл оркестр и некоторые пары потихоньку танцевали — ждали торжественного открытия вечера. Получилось все так, как и предсказывал Маргарите шеф: «Вот увидишь, назначим мы начало вечера в десять часов, а основная масса соберется к одиннадцати, да и после этого срока по углам будет кучковаться столько людей, что начни их собирать, еще два часа пройдет. В общем, я даю гостям на все про все — одеться, оглядеться, выпить — для разгона ровно час. В одиннадцать начнем, сколько бы народу в зале на тот момент ни оказалось».