От находившихся внутри людей мало что осталось.

Но Костин нашел корочки служебного удостоверения. Ксения не ошиблась — именно в этом бронетранспортере ехали и погибли режиссер и оператор программы «Личное мнение».

Максим подошел к Ксении, подал ей слипшееся от крови обгоревшее удостоверение. Она уже не плакала. Взяла в руки документ, подняла на Максима абсолютно сухие глаза, но взгляд ее был чужим и отстраненным. Такой Максим еще ее не видел. Ксения положила удостоверение в карман куртки, затем приняла из рук Максима камеру и с профессиональной тщательностью осмотрела ее. Удивительно, но оптика не пострадала, да и других видимых повреждений она не обнаружила. Ксения включила камеру. Аккумуляторы оказались заряженными, и она работала…

Максим и Костин молча наблюдали за ней. Женщина подняла камеру на плечо. Чувствовалось, что она тяжеловата для нее. Но Ксения, закусив губу от напряжения, принялась снимать взорванный бэтээр, изуродованные трупы… Потом она уселась прямо на песок, вперемешку с камнями усыпавший дорогу, и бесстрастно наблюдала, как Максим с Костиным копают яму и стаскивают туда тела убитых. Когда над могилой вырос невысокий холмик, она вновь взяла в руки камеру…

Ташковский, который не мог носить камни руками, подкатывал их к могиле ногами. Ксения выложила из камней невысокую пирамидку. Потом тихо попросила Максима:

— Ты — человек военный, запомни, пожалуйста, ориентиры. Я думаю, мы сюда еще вернемся.

Через десять минут джип вновь мчался по направлению к российской военной базе. До взрыва перемычки оставалось чуть больше шестнадцати часов…

Анюта наблюдала за тем, что происходит снаружи, в щелку крохотной сараюшки, сооруженной на дне карьера из кусков ржавого железа, вероятно, для сторожа, охранявшего здесь в былые времена технику. Ни сторожа, ни самой техники не осталось и в помине. Сейчас по дну карьера сновали лишь военные грузовики, и все еще много было солдат, хотя с рассветом количество их значительно поубавилось.

За ее спиной на грязном полу сидела растрепанная, с подбитым глазом Галина Ивановна и тихо выла, перемежая вопли ругательствами и возмущенными тирадами на украинском языке. Но Анюта давно уже перестала обращать на нее внимание.

Гораздо больше ее занимало то, что происходит на воле.

Офицер, который затолкал их в сарай, к счастью, не оставил часового. Дверь просто подперли ржавым обрубком рельса. Когда их схватили и повели к карьеру, Галина Ивановна болтала без умолку, стараясь уговорить солдат. Объясняла, что не она убила их товарища, но никто не обращал на ее крики внимания. Солдаты плохо понимали русский язык, а может, настолько отупели от усталости и голода, что почти перестали воспринимать все, кроме ругани командиров.

Пленниц довели до сараюшки, заперли там и, как надеялась Анюта, тут же забыли о них. Не в силах больше выносить визгливый речитатив Галины Ивановны, Анюта повернулась к ней.

— Господи, когда вы, наконец, уйметесь? — спросила она устало. — Вы хотите, чтоб вам заткнули глотку пулей? Они это сделают, когда начнут сходить с ума от ваших воплей.

Галина Ивановна моментально захлопнула рот.

Но не надолго.

— Это невыносимо! Как вы все это только терпите! — Она страдальчески скривила свое полное лицо, которое за эти дни значительно уменьшилось в объеме, а кожа повисла складками. Когда Галина Ивановна смотрелась в зеркало, она всякий раз охала в отчаянии, словно проблемы с лицом огорчали ее гораздо больше, чем их весьма незавидное положение.

Она поерзала широким задом по полу, принимая более удобную позу, и проворчала:

— Я найду, куда пожаловаться, когда вернусь домой. Так нельзя обращаться с гражданами другого государства. Разве мы виноваты, что у них началась война? Я ехала с добрыми намерениями закупить у них большую партию хлопка для нашей фабрики.

Они же чуть не изнасиловали меня, избили…

— Скажите спасибо, что не убили! — взорвалась Анюта. — Вы застрелили их товарища. И если разберутся, кто это сделал, вам не поздоровится.

— Но откуда они узнают? — возразила хохлушка. — Они думают, что это азер, как его? Масхатов?

— Думают, — Анюта презрительно улыбнулась, — но до поры до времени. Пока я им не скажу.

Галина Ивановна открыла рот от изумления:

— Вы что ж, и вправду продадите меня, милочка? — Она осеклась, увидев выражение глаз Анюты.

— Скажу все как было, если вы не заткнетесь. — Анюта угрожающе сжала кулаки, так, что ногти впились в ладони. — Вы убили не только солдата, но и Аскера. Это вы застрелили его и кололи штыком, а не эти гады, — ткнула она пальцем в сторону карьера. — Аскер был неплохим человеком. Может, не очень смелым, но кто сейчас смелый? Он не заслужил подобной смерти. Я вам этого не прощу. Так что берегитесь и не злите меня. Учтите, если я вас сейчас пристукну, это будет не убийство, а возмездие за все ваши грехи и дрянные поступки. Если бы вы не украли пистолет Джузеппе, возможно, нас бы не тронули.

Сейчас она говорила медленно, спокойным ровным голосом. Но лучше бы кричала. Это было бы понятнее Галине Ивановне. Но тем не менее она ощутила угрозу в голосе Анюты. И до нее в конце концов дошло, что девушка не шутит. Глаза хохлушки налились ужасом. Она отодвинулась в дальний угол сарая. А Анюта продолжала говорить, все так же размеренно и монотонно:

— Не выводите меня из себя, пустомеля! Вы довели меня до того, что я запросто могу вас убить.

Уверяю, мне это ничего не стоит. — Она пыталась держать себя в руках, но даже пальцы ее дрожали от гнева.

Она видела, какое впечатление произвели ее слова на Галину Ивановну, и удивлялась самой себе. Никогда прежде она ни на кого не набрасывалась с такой яростью и решимостью. Слишком долго профессиональная выучка заставляла ее сдерживать свои чувства. Ведь даже встретив Костина, она никак не показала, что очень рада видеть его. И она сказала не правду Максиму. Ну, о том, что в Хороге у них ничего не было. Анюта влюбилась в Костина без памяти, с первого взгляда, с первого слова, обращенного к ней. И у них было всего три дня. Три дня безумной, никогда прежде не испытанной страсти. В ресторане Костин моментально узнал ее, но не показал виду, не выдал ни единым словом, что они были когда-то близки. И это поначалу обидело Анюту, а потом она поняла: что Юрий Иванович не хотел становиться яблоком раздора. А она так и не успела объяснить ему, что Максим был для нее всего лишь отдушиной в череде серых, тоскливых будней…

И тоска по несбывшейся любви, замешанная на усталости и тревоге за судьбу любимого человека, вдруг вылилась в эту необузданную ярость. Анюта с наслаждением выплескивала эту ярость на совершенно негодную и непорядочную бабу. Девушка чувствовала в ней скрытую опасность, но понимала, что в данный момент она гораздо сильнее и увереннее этой сволочной тетки с перекошенным от страха лицом. Анюта смотрела на ее оплывшее тело, двойной подбородок, презрительно-хитроватый взгляд и даже представить себе не могла, что кто-то мог любить эту фурию, нежно обнимать ее толстые плечи, целовать тонкие губы… Но дело даже не в фигуре, а в сути. Галина Ивановна никак не вписывалась в образ любящей, готовой жертвовать всем ради любви женщины… Нет, она скорее зубами порвет, чем что-то отдаст…