Ксения перевела дух и оглянулась на Максима.

Оказывается, все это время она не отпускала его руку. Он попытался стереть кровь со щеки, увидев, с каким испугом любимая женщина смотрит на него. Но только еще больше размазал ее по лицу и засмеялся, махнув беспечно рукой:

— Пустяки! — И объяснил, весело поблескивая глазами:

— Слегка задело! До свадьбы зарастет!

Он лихо подмигнул ошеломленному писателю, и Ксения поняла, что Максим еще не отошел от схватки. Она хотела спросить, как получилось, что они остались живы, а те, кто по идее должен был их убить, превратились в трупы. И тут увидела Костина. Он стоял на коленях перед лежащим навзничь Садыковым. Его спина загораживала обзор, и она не могла понять, что Юрий Иванович делает такое с их бывшим врагом. Садыков был жив, но по тому, как он стонал, глухо, с надрывом, она поняла, что он ранен, и, видимо, тяжело.

Ксения сделала шаг к Костину и открыла было рот, чтобы предложить помощь, но Максим опередил ее:

— Не надо! — Он мягко придержал Ксению за плечо. — Жить ему осталось пару минут, не больше. Но он в сознании, и Юрий пытается кое-что узнать…

Она недовольно оглянулась на него и в следующее мгновение увидела, как поднимается рука с пистолетом у, казалось бы, бездыханного трупа мотоциклиста, лежащего чуть дальше от помоста. И дуло этого пистолета было направлено на Максима.

— Нет! — что было сил закричала Ксения и попыталась закрыть любимого своим телом, но в следующее мгновение оказалась почему-то на земле, лицом вниз. Прямо над ее головой прогремело несколько выстрелов и послышалась громкая ругань.

Уши ей заложило от стрельбы. Она не могла разобрать, кто ругается, и не знала, кто в кого стреляет.

Максим в мотоциклиста? Мотоциклист в Максима?

Или оба одновременно? Горячие гильзы отлетали и больно ударяли ее по спине. Кто-то изо всех сил давил ей коленом на спину. Она надеялась, что Максим. А ругался все-таки Ташковский. Она слегка подняла голову и увидела его распластанное тело рядом с собой, а его рот извергал такие непотребные матерные слова, что уши ее загорелись огнем.

И это сейчас, когда ее жизнь висела на волоске! Но ведь и Ташковский в своей прежней жизни вряд ли часто использовал подобный словесный арсенал!

Наконец Максим соизволил снять колено с ее спины и помог подняться. Ташковский пыхтел рядом и разглядывал дырку на рубахе. Пуля каким-то чудом не задела его.

— Черт бы тебя побрал! — Максим едва сдерживал ярость. — Тебя ведь могли убить! Что за пионерские порывы? — Он как следует тряхнул Ксению за плечи и прокричал, выплеснув на нее весь свой страх:

— Дура! Где твои мозги? Зачем лезешь под пули?

Задыхаясь от ярости, пережитого ужаса и возмущения, Ксения вырвалась из его рук и что было сил влепила ему пощечину — смачную, хорошую пощечину. Потом она закричала так, как никогда в жизни не позволяла себе, — словно остервеневшая, обезумевшая вконец базарная торговка:

— А тебя что, не могли убить, идиот несчастный?

Зачем ты подставляешь свою дурную башку? Их две у тебя, что ли? Или три? Тебе жить надоело? Как ты смеешь… Как можешь… — Она почувствовала, что силы покидают ее. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ксения хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Слова рвались из стиснутого спазмами горла, но звуки не могли пробиться наружу. Ее трясло то ли от злости, то ли от только что пережитого стресса. Багровый отпечаток ее ладони проступил на щеке Максима. Она смотрела на него и видела, что его губы страдальчески скривились. И поняла вдруг, что плачет. По щекам бежали слезы, она вытирала их ладонью, не замечая, что размазывает по лицу грязь и копоть.

Максим продолжал молча и растерянно смотреть на нее. А она видела только его глаза. В них отражались обида и боль… И тогда, забыв про все, Ксения бросилась ему на шею и принялась исступленно целовать его щеки, глаза, губы… Господи, он жив!

Слава богу, он жив! Какое счастье, что он цел и невредим!

Наконец она пришла в себя, и то от боли: с такой силой Максим обнял и прижал ее к себе. Казалось, сломает ей кости.

— Дурочка! — В его голосе уже не слышалось злости. — В меня очень сложно попасть даже из гранатомета. А ты хотела, чтобы меня убили из пистолета? У меня шкура толще, чем у носорога!

— Что ты бахвалишься? — Она устало уперлась ладонями ему в грудь, освобождаясь из его объятий. — Пули железо пробивают, а не то что шкуру носорога.

— Максим, — раздался за ее спиной голос Ташковского. — Я много раз описывал подобные схватки и только теперь понял, что это было бледным подобием того, как дерутся на самом деле.

— А я что говорил? — отозвался вместо Максима Костин. — Вы же вместо того, чтобы прислушаться к советам, обвинили меня в кощунстве. Но я ведь не посягал на ваш писательский талант, Ташковский. Я хотел вам помочь. По правде, ваша «Волчица» мне понравилась. Но вы никогда не видели настоящих драк, кроме как в американских боевиках, поэтому я нахохотался от души, когда читал в романе их описание.

Ксения наконец-то оторвалась от Максима и оглянулась. Ташковский и Костин стояли друг против друга, склонив головы, как два готовых к схватке мериноса. Ташковский отступил первым. Он положил руку на плечо оппонента и неожиданно покорно произнес:

— Принимается. Только зовите меня Артуром.

Мы ведь теперь в одной лодке, независимо от того, умеем или не умеем драться по-настоящему.

Костин, в свою очередь, тоже хлопнул его по плечу и ухмыльнулся:

— Принимается. Но я научу вас драться так, как дерутся настоящие мужики. Задатки у вас имеются, и, если судить по тому, как вы навернули стулом по голове этому ублюдку, — кивнул он на распростертое у его ног тело Садыкова, — далеко пойдете!

Ташковский бросил взгляд на неподвижную жертву своих рук, закрытую с ног до головы сдернутой со стола окровавленной скатертью.

— Он мертв? — Его голос сорвался от волнения.

— Не пугайтесь, — усмехнулся Костин. — Вы здесь ни при чем. Ему разворотило живот гранатой. Я ничего не мог поделать. Он просил у меня пистолет застрелиться, но до этого не дошло. Аллах прибрал его к себе. Вернее, их мусульманский дьявол.

— Ты узнал позывные минеров? — хмуро справился Максим.

— Нет, он почти не понимал моих вопросов, — ответил Костин, — только просил пистолет и еще бормотал, что его подставил Чингис. Это вполне вероятно. Ведь никто, кроме Чингиса, не знал, где Садыков назначил стрелку.

— Но зачем этому Чингису понадобилось избавиться от Садыкова? — удивилась Ксения.

— Кто их знает? — пожал плечами Костин. — Азиатская душа — потемки!

— А может, все-таки не Садыков был главной мишенью? — кивнул на убитых мотоциклистов Ташковский. — Может, хотели пристрелить вас и Максима?

— Война все-таки не убила в вас романиста, — усмехнулся Костин, — но должен признать — в вашей версии что-то есть! Этот неизвестный Чингис вполне мог узнать от Садыкова, что тот решил использовать Максима и меня вместо отмычки ариповских сейфов, и попытался, видимо с помощью сообщников, нас прикончить.