в прямом смысле. Из ее рук, ног и ладоней выстрелили колючие стебли. Подобно лезвиям, они резали смертных, окруживших ее. Многих пронзило насквозь – включая Джейсона, – пробив головы, шеи, грудь или живот. Она кричала от ярости, от боли, из-за резни вокруг. Но, достигнув своей цели, стебли втянулись обратно, вернувшись в ее тело, словно были ее частью.

Вся в крови, с разорванной кожей, она упала на колени посреди устроенной бойни и наклонилась вперед, тяжело дыша. На губах она чувствовала вкус крови.

«Исцелись, – подумала она. – Ты должна исцелиться».

Вдруг Персефона ощутила присутствие Аида – ошибиться было невозможно. Сначала она увидела его ботинки, а потом медленно поднялась взглядом по его телу. Увидев его лицо, она увидела бога – древнего, полного ярости, тьмы и смерти.

Персефона не сразу осознала, почему в зале стало так тихо. Все были мертвы. Это сделала она? Или злость Аида?

– Аид, – она попыталась произнести его имя, но во рту у нее была кровь, и Персефона поперхнулась, окатив его туфли красными брызгами. У богини закружилась голова, и она рухнула на пол.

Аид наклонился и поднял ее на руки. Она никогда прежде не видела его таким – терзаемым и готовым взорваться – и поняла, что он боролся с чем-то страшным и темным. Ей хотелось успокоить его, и она могла лишь надеяться, что он знает, как сильно она его любит.

А потом все погрузилось во тьму.

Часть вторая

Мне ненавистен настолько ж, насколько ворота Аида,

Тот, кто в душе своей прячет одно, говорит же другое  [4].

Гомер «Илиада»

Глава XIX

Остров Лампри

Очнувшись, Персефона обнаружила, что лежит в незнакомой постели. Язык по-прежнему был слегка опухшим, но она могла дышать, а в горле больше не стояла кровь. Она подняла руки – кожа была гладкой, чистой от магии, которую богиня использовала, чтобы защитить себя в полуподвальном зале клуба «Афродизия». Персефона была исцелена, и все же ее не покидало ощущение, что она потерпела поражение, потому что не смогла сделать это сама.

Она села, оглядев залитую светом комнату в поисках Аида. Ей не пришлось долго искать. Балконные двери были распахнуты, впуская свежий соленый воздух, и прозрачные шторы развевались над кроватью. Аид сидел на балконе. Она соскользнула с постели, завернувшись в простыню, и вышла к нему.

На нем был черный халат. Он сидел, наклонившись вперед, уперевшись локтями в бедра, с бокалом виски в руках. Черты его лица были суровы, брови сошлись на переносице, челюсти сжаты. Казалось, он о чем-то глубоко задумался, и Персефоне было немного страшно его тревожить, но ей просто необходимо было увидеть его глаза.

– Аид, – прошептала она.

Он посмотрел на нее грозовым взглядом, и она задалась вопросом: что за битва шла у него внутри?

– Ты в порядке? – спросила она.

– Нет. – Его ответ заставил ее вздрогнуть. Он отпил глоток виски из бокала и снова уставился себе под ноги. Немного поколебавшись, Персефона подошла к нему и протянула руку, чтобы провести пальцами по его волосам. Они были влажными, с сильным запахом пряностей. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Аид, – она снова произнесла его имя. На этот раз он не сразу поднял на нее глаза. – Я тебя люблю.

Богиня заметила, как он тяжело сглотнул и отвел взгляд. Она вздохнула, забрала у него бокал и поставила на столик рядом. Ей удалось усесться на него верхом в его маленьком кресле, расположив колени по бокам от его ног. Персефона обхватила его лицо ладонями и провела большими пальцами по щекам. Он был таким красивым и таким сломленным.

– Ты расскажешь мне, что чувствуешь?

– Я не знаю, о чем тут говорить, – ответил он.

Она всмотрелась в него долгим взглядом:

– Ты на меня злишься?

– Я злюсь на себя за то, что отпустил тебя, что доверил другому позаботиться о тебе.

– Я приказала Гермесу…

– Он принес мне клятву, – прорычал Аид, перебив ее. Персефона на мгновение застыла – гнев бога застал ее врасплох. Она только проснулась, и ей не хватило времени все обдумать. Она лишь видела его и хотела его. Ей следовало знать, что он примет все на свой счет. Он уже винил себя за Пирифоя, а теперь будет винить еще и за это.

И все же она попыталась объяснить.

– Аид, – она положила ладони ему на грудь. – Я… навредила себе. Это я потерпела неудачу. Я не смогла исцелиться.

Аид стиснул челюсти.

– Я в порядке, – сказала она. – Я здесь.

– А могла и не быть, – процедил он.

Лишь тогда Персефона заметила, что руки Аида по-прежнему были не на ней. Вместо этого он вцепился в подлокотники кресла. Увидев это, она соскользнула с его коленей и отступила, уперевшись спиной в перила балкона.

– Я не знаю, что мне сделать, – беспомощно произнесла она.

– Ты можешь прекратить, – в его глазах плескалась ярость. – Можешь отказаться в этом участвовать. Ты можешь перестать пытаться изменить умы людей и спасти мир. Позволить людям самим принимать решения и после иметь дело с последствиями. Так мир жил до тебя, и так мир будет жить и дальше.

Она оттолкнулась от перил и выпрямила спину, услышав его гневные слова.

– Это другое, Аид, и ты об этом знаешь. Это группа людей, сумевшая пленить и подчинить богов.

– Еще как знаю, – прорычал он. – Я уже переживал такое прежде и могу защитить тебя от этого.

– Я не просила тебя защищать меня, – едва не закричала Персефона.

– Я не могу тебя потерять. – Он встал и положил руки на перила по бокам от нее, обнажив зубы. – Но почти потерял, ты это понимаешь? Потому что не мог собраться с мыслями, чтобы исцелить тебя. Я держал на своих руках мужчин, женщин и детей, которые истекали кровью, как истекала ты. Мое лицо было забрызгано их кровью. Они умоляли меня о жизни – о жизни, которую я не мог продлить, исцелить или подарить, потому что не мог побороть их судьбу. Но ты – ты не умоляла о жизни, ты вообще не цеплялась за нее. Ты выглядела такой умиротворенной.

– Потому что я думала о тебе, – огрызнулась она. Он словно всадил нож ей в грудь. Ее сердце оказалось обнаженным, выставленным напоказ, бьющимся со