Она могла бы поклясться, что мышцы его под ее ладонями задрожали, но, скорее всего, это была всего лишь иллюзия, вызванная ее собственной потребностью и туманом желания, что заволок ей голову. Его язык продолжал ласкать ее, а левая рука Саймона поползла от талии вверх. Кончики пальцев оставляли жаркие следы у нее на спине, а большой палец скользил по ребрам спереди до тех пор, пока не добрался до груди.

«Не останавливайся. Пожалуйста». Она снова застонала.

Саймон, словно поняв ее неудовлетворенность – ее потребность, – провел пальцем выше по тонкой ткани ночной сорочки, поглаживая затвердевший сосок. Ее груди налились, заныли. Его губы приблизились к ее уху.

– Нравится?

«Что за неприличный вопрос!» На него нельзя отвечать.

– Да.

Она почувствовала, что он улыбается ей в шею. Он обхватил ладонью ее потяжелевшую грудь и сжал. Сначала нежно, затем сильнее. Босые пальцы ног Эммы на деревянном полу поджались.

Это неправильно. Ну, по крайней мере, неправильно стоять так близко к лестнице, ведущей в подвал. Если миссис Флинн поднимется по ступенькам, она сразу их увидит. Может, Эмма и не могла как следует соображать, но ей хватало здравомыслия, чтобы оценить опасность ситуации. Экономка просто схватит сковородку и треснет мистера Редклиффа по голове.

– Сюда, – прошептала она. Взяла его за руку и повела обратно в утреннюю гостиную, находившуюся возле прихожей. Тихонько закрыла двойные двери и заперла их. Ставни были закрыты, поэтому в темную комнату попадали лишь отблески лунного света.

Ее глаза привыкали к темноте.

Саймон стоял совсем близко и смотрел на нее. О чем он думает? Господи, а о чем думала она? Нужно было попросить его уйти, а не затаскивать в эту комнату, но с самого первого их поцелуя она хотела, чтобы Саймон показал ей, каково это, когда тебя любят по-настоящему.

Ее сознание, до сих пор словно находившееся глубоко под водой и ощущавшее нехватку воздуха, вынырнуло на поверхность. С твердым намерением открыть дверь и отправить его прочь Эмма взялась за ручку.

Пальцы Саймона легли сверху, остановив ее.

А затем все случилось очень быстро. Она снова оказалась в его объятиях. Его губы прильнули к ее. Почти не соображая, что делает, она сдернула сюртук с его плеч. Он резким движением скинул его, затем взялся за ее халат и потянул его вниз. Мягкая ткань задела икры ног и с шелестом упала на пол. Прохладный воздух проникал под тонкую ночную сорочку – приятное разнообразие после жара, обжигавшего ее кожу. Она лихорадочно расстегивала пуговицы на его жилете. Тот тоже упал на ковер у ее ног, рядом с халатом.

– Эмма, если мы не остановимся… – Его голос оборвался. Подбородок окаменел.

Она не хотела останавливаться. Приподнявшись на цыпочки, Эмма прильнула приоткрытыми губами к его шее и ощутила соль на коже.

– Боже милостивый, – пробормотал он, поднес руки к пуговкам на ее ночной сорочке, но заколебался.

Чувствует ли он, как колотится ее сердце? Счел ли это за страх? Но это не страх.

Эмма была не в состоянии анализировать свои чувства.

Господи, каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое его движение заставляли ее желать его. Она хотела быть с ним. И это понимание высвободило что-то в ее душе. Она позволила Чарлзу лишить ее невинности, потому что была испугана после смерти папы. Горе и неуверенность в будущем брата, сестры и ее самой загнали ее в угол, казавшийся ей чересчур темным, чтобы найти выход оттуда самостоятельно.

Может быть, она никогда не любила Чарлза. Ее просто притянуло к нему, как к якорю в штормящем море; она всего лишь спутала горе с другим сильным чувством. Но Эмма по-настоящему желала того, что происходило сейчас между ней и Саймоном.

Не страх подталкивал ее к нему, и понимание этого придало ей силы. Эмма едва заметно кивнула.

Похоже, он только этого и ждал. Расстегнул пуговки на ночной сорочке. Мягкая ткань скользила по коже, сползая с плеч, бедер и ног, а затем упала к ее ногам. Жадный взгляд Саймона обшаривал ее обнаженное тело.

– Ты прекрасна, – пробормотал он. – Ты совершенна.

Конечно, она не была совершенной, но ей не хотелось гадать, не являются ли эти его слова фальшивыми комплиментами человека, имеющими перед собой одну лишь цель.

Он через голову снял рубашку. Лунный свет упал на его кожу, подчеркнув мускулы. Будучи художницей, Эмма всегда считала мужское тело великолепным. Она изучала его. Тело Саймона затмевало любое другое, какое она когда-либо видела на холсте. Он был прекрасен со всех возможных точек зрения – невероятная гладкость кожи и такие четкие контуры, словно его изваял великий скульптор.

На Эмму снова нахлынуло сильное желание нарисовать его. Не сидящего в кресле в красивом, сшитом на заказ наряде, а в полутьме, без одежды, и чтобы лишь лунный свет отражался от его кожи.

Его руки скользнули к брюкам.

Эмма подавила нервный смешок, рвавшийся из горла, и сосредоточилась на Саймоне, на том, как двигаются мышцы на его плечах, когда он избавляется от одежды.

Он бросил брюки вместе с кальсонами на ближайшее кресло. Взгляд Эммы скользнул на рифленые мышцы его живота. Затем ниже, к тонкой полоске волос, тянущейся от пупка вниз, к кусту волос и вздыбленному естеству.

«Господи помилуй». Эмма сглотнула. Пусть она и не видела древко Чарлза перед тем, как он безжалостно ворвался в нее, но сомневалась, чтобы оно было таким же большим. И тут на нее внезапно напал страх. А вдруг опять будет больно?

Но ей не хватило времени на раздумья. Саймон притянул ее в свои объятия. Ее груди прижались к его твердой груди – сладко-мучительное прикосновение кожи к коже. Жар, исходящий из каждой точки, где они соприкасались, развеял все вопросы, оставив только желание.

Он взял ее лицо в свои ладони, прильнул к губам и поцеловал ее долгим, опьяняющим поцелуем. Его ладони заскользили по ее телу, обхватили ягодицы, приподняли ее. Восставшее естество ткнулось в местечко между ног.

Вот они еще стоят, а вот уже лежат на потертом ковре. Далеко не мягком, но в тот миг это не имело для них никакого значения. Их поцелуи становились все исступленнее, словно их настигнет катастрофа, если они не поспешат.

Вспышка молнии осветила небо, прорвавшись в комнату сквозь щели в ставнях. Полоска света коснулась кожи Саймона, и он засветился, словно был иллюзией. Неужели она проснется среди спутанных простыней и поймет, что это был всего лишь сон?

Но нет, запах его кожи, твердость его мускулов и жар, пылающий между ними, куда реальнее, чем бывает во сне. Это не сон и не иллюзия, а утром ей придется страдать от последствий своего поступка. Но сейчас Эмме было все равно. Она уже обесчещена. Право же, ну какая теперь разница? Разве только она позволяет врагу поступить с собой так, как он хочет, но, похоже, Саймон сейчас даже не думает об этом. Похоже, оба они временно забыли о своих разногласиях ради этого восхитительного мига страсти.