При виде его расширившихся глаз жар, пылавший в ее теле, усилился. Ей понравилось шокировать его – одна только мысль, что ей удалось это сделать, восхищала и возбуждала.

Ладонь Саймона легла на ее затылок, он наклонил голову. Шелковистые губы прикоснулись к ее рту. Прикосновение делалось все более настойчивым, все более властным, словно он уговаривал ее губы приоткрыться. Его язык скользнул по ее языку, на мгновенье с ним переплелся и убрался прочь.

Эмма застонала, желая большего.

Его язык вернулся, снова скользнул по ее. Этот поцелуй был более жадным, чем в прошлый раз.

Ноги Эммы ослабли, голова закружилась, желание сделалось безмерным. Все ее чувства сосредоточились на губах Саймона, на том, как они двигались. Как его язык ускользает и снова вонзается в ее рот, как тепло его тела окутывает ее. Пряный запах его кожи лишь добавлял остроты ощущениям. Как той ночью в темном доме, она не могла не выгибаться, прижимаясь к нему в безмолвной мольбе продолжить эти мучительные прикосновения.

Его рука соскользнула с ее талии, поползла вверх, и грудь Эммы удобно легла в нее. Он губами прокладывал дорожку по ее шее, покусывая и целуя. Она задышала ему в ухо. Его зубы остро куснули нежную плоть мочки уха, и Эмма с трудом подавила стон.

Сообразив, что музыка смолкла и Лили в любой момент может войти в комнату, Эмма отпрянула. Она резко отвернулась от Саймона и прижала кончики пальцев к ноющим губам. Танцевать с Саймоном Редклиффом может быть не менее опасно, чем играть со спичками в стогу сена. Она мысленно влепила себе крепкую пощечину. Неужели время, проведенное с Чарлзом, ничему ее не научило? Не показало, как легко она поддается соблазну? И все же Эмма никогда не хотела Чарлза так сильно, как Саймона. Никогда не испытывала такого вожделения. От поцелуев, которыми он ее удостаивал, сердце никогда не билось так лихорадочно.

А их совокупление… Господи, он только и сделал, что задрал на ней юбку, расстегнул ширинку и вонзился в нее. От боли на глазах у нее выступили слезы. Он даже не поцеловал ее во время акта, не прикоснулся к ее грудям, как только что сделал Саймон.

На спину легла теплая ладонь Саймона. Эмма с трудом поборола желание закрыть глаза и прислониться к его надежной, твердой груди. Она глубоко вздохнула и, не взглянув на него, вышла из комнаты в коридор.

– Думаю, вам следует уйти, мистер Редклифф. – Хотя заговорила она твердо и уверенно, на его имени голос ее дрогнул.

– Эмма…

– Пожалуйста, Саймон.

Он потер затылок и кивнул.

Она смотрела ему вслед, пока он спускался по лестнице, и прислушивалась, пока не закрылась входная дверь.

Спустя какие-то пятнадцать минут стук копыт по мостовой заставил ее подойти к окну. Карета Саймона стояла перед его домом. Вскоре он вышел наружу и посмотрел в сторону дома Эммы.

Снова решил уехать?

В груди у нее все сжалось. Шли напряженные секунды. Но вот он забрался в карету, и та тронулась с места.

Из легких Эммы вышел весь воздух. Она закончила убирать студию и спустилась вниз. На мраморном столике в прихожей лежала почта. Два счета. Сжав их в руке, Эмма прошла в утреннюю гостиную, тяжело опустилась в кресло, отбросила счета и откинулась на спинку. Закрыв глаза, она вспоминала то, что произошло между ней и Саймоном, то, как совсем недавно они танцевали.

О чем она вообще думала, позволив ему прикасаться к ней так интимно? Этого Эмма не знала. Единственное, что она знала – оказавшись в объятиях Саймона во время танца, она поняла, что именно тут и должна находиться.

Саймон откинулся на спинку своего кресла в театре Ройял-Корт на Слоан-сквер. Выйдя из дома Эммы, он зашел в свой и унюхал какое-то подгоревшее блюдо из тех, что готовил Бейнс. Голодный и злой из-за того, как повернулись события, Саймон отправился в клуб в поисках хоть сколь-нибудь съедобного ужина и вечерних развлечений.

Он боялся, что если останется в Блумсбери, то остаток дня проведет, глядя на дом Эммы и томясь по ней, как влюбленный юнец. Что же такое произошло? Он до сих пор толком не понимал. Вот они танцуют, а вот уже целуются. И не потому, что он хотел вытянуть из нее информацию, а потому, что не смог сдержаться.

«Да будь оно все проклято!» Что его так одурманило? Когда он ее целовал, член затвердел, как железный стержень, и он понял, что опять потерял ход своих мыслей, сошел с пути, ведущего к выяснению правды.

Похоже, дураком родился, дураком помрешь.

Карутерз, сидевший в ложе рядом с ним, захохотал над чем-то, происходившим на сцене, и вырвал Саймона из размышлений. Он оглянулся на Хантингтона. Тот с угрюмым лицом сидел в последнем ряду. И кто может его винить? Казалось, что все взоры были устремлены не на сцену, а на него. Брак Хантингтона был несчастливым, но как люди могли подумать, что он убил свою жену?

Мысли Карутерза словно текли в том же направлении, что и мысли Саймона. Он обернулся и сочувственно взглянул на Хантингтона.

– Хочешь уйти?

Хантингтон покачал головой.

Карутерз нахмурился.

– Ублюдки. Общество не будет счастливо, пока не найдет, о ком посплетничать.

– Я не хочу об этом говорить. – Голос Хантингтона прозвучал очень твердо, а выглядел он так, будто вот-вот потеряет терпение.

Карутерз знал, когда нужно закрыть рот. У маркиза был дьявольски хороший правый хук, и похоже, он был готов продемонстрировать это прямо сейчас.

Карутерз ткнул Саймона в плечо и показал на ложу напротив.

– Эй, старина, это не твоя мачеха сидит там с лордом Джарвисом?

«Господи Иисусе, да». Саймон утвердительно буркнул что-то. Значит, ведьма не вернулась в деревню. Она свободно заколола белокурые волосы на макушке и выглядела с такой прической намного моложе своего истинного возраста, а декольте голубого платья щедро демонстрировало всем желающим ее пышные груди.

– Я слышал, что леди Адлер вернулась в город, – сказал Карутерз. – Хочу заметить, она весьма неплохо сохранилась.

В отличие от Хантингтона и Уэстфилда, Карутерз не знал, что именно злобное вранье Джулии привело к разрыву между Саймоном и его отцом, хотя друг знал, что Саймон никакой привязанности к мачехе не испытывает.

Саймон посмотрел на мужчину, сидящего рядом с Джулией. Лорду Джарвису было за шестьдесят, и его здоровье оставляло желать лучшего. Вдовец, с единственным наследником. Если память Саймону не изменяла, юноше было лет семнадцать или около того. Неужели Джулия опять взялась за старое? Настроит старика против сына, затянет мальчишку в свои сети, чтобы он начал ей доверять, а затем обвинит его в чудовищных поступках? И опустошит сундуки Джарвиса?

В животе все свернулось в тугой узел. Он мог поспорить на последний фартинг, что она собирается общипать Джарвиса, как очередного жирного голубя; он станет ее способом выплатить карточный долг. Руки сами сжались в кулаки. На сцене опустился занавес, удар в гонг объявил об антракте.