– Значит, так ты задумал, – сказал Глумский. – А с нами не хотел обсудить?

Иван промолчал.

– А про какую там скрыньку?

– С цацками. – Иван потрогал себя за уши, указал на шею. – Подарочки.

– Награбленное, – мрачно заключил Глумский.

– Товарищ командир, – сказал Попеленко. – Шо ж получается? Они бы ушли, а мы их приманиваем. И шо будет? Я живой человек, с жинкой, с детя́ми, а вы за меня решили.

– Чего теперь? – бросает Глумский. – Что было, прошло, а что будет, пройдет.

Они шли по улице: Глумский, Иван, Попеленко… Валерик стоял, размышлял, глядя на удаляющихся односельчан. Они уходили все дальше.

– Харитонович, а если бы я ее не успел оттолкнуть? – спросил Иван.

– Поганый был бы фронтовик, если б не успел…

Придерживая бескозырку, Валерик бросился догонять «команду». Ветер развевал его полуметровые клеши.

– Раз такое дело, занимаю место в кильватере!

Лейтенант протянул ему ППС. Морячок набросил автомат на плечо.

Сидели, кто на траве, кто на лавке, у той же летней печи Глумского, ставшей местом важных решений: председатель, Иван, Попеленко, Валерик. За тыном собрались глухарчане, желающие первыми узнать, что решила власть. Пытались разглядеть начальство сквозь листву вишен и стебли густо разросшейся, одичавшей земляной груши. Обменивались мыслями и впечатлениями, а иногда и философскими соображениями.

– Бачите, шось мозгуют, – Тарасовна приподнялась на цыпочки, навалилась на плетень, угрожая завалить его. – Может, гроши поделят?

– Поделят, токо не с нами, – отозвался Маляс. – Где гроши, там нема демократии!

– Мудрено не выражайся, говори толком, – заметила Кривендиха.

– Тебя не забудут, кума: он у тебя сын присоседился до них.

– Ой, кум, тебе языком стрелять, всегда б с до́бычью был.

Малашкины девчата прыснули в ладошки. Софа выплюнула шелуху:

– Та ну… может, и нема нияких денег… пустые балачки!

– Э, слабо образованная вы мо́лодежь! – Яцко тянулся из-за спин. – А чего ж контору на амбарный замок закрыли? Сроду не закрывали.

Рассуждали о деньгах, спорили, сколько было найдено, ссорились. Не могли дознаться, кто сообщил о мешках с деньгами и вообще сообщил ли кто-нибудь. Два или три человека заявили, что видели купюры, все больше сотенные, «Ленин сбоку». Малясиха объявила, что это происки чертей: подкинули деньги, чтобы помянули их покровителя Семеренкова:

– Грешно пить на такие деньги!

– Грешно не пить, – ответил Голендуха.

– Везем деньги под брезентом, в райцентр, – Иван нарисовал на фанерке угольком, взятым из печи, схему. – Где устроит засаду Горелый?

– То вы его хотите спросить? – сказал Попеленко.

– Лучшее место – брод через Иншу, – Иван отмахнулся от иронического тона ястребка. – Где полуторка. Они понимают: в воде мы беспомощны.

– Ото и плохо, шо «беспомощны», – снова не удержался Попеленко.

– Ваша цель: выйти к переправе. Моя: ночью проехать в райцентр к Гупану. Привести бойцов. Занять господствующую высоту – Глухарский горб. Горелый нам засаду устроит, а мы ему.

– Оно, конечно, – согласился Попеленко. – «В райцентр». А на чем?

– На твоей Лебедке.

– Лучше возьмите коника, який комсомольца привез. А то даром сено потребляет. На шо вам старая кобыла?

– Я в ваших сухопутных делах не понимаю, – вмешался Валерик. – Но вопрос. Этот Горелый за дорогой разве не следит? Перехватит Ивана, и мы все попадем к нему на приятную беседу!

Помолчали. Глумский подсказал решение:

– Ты, Иван, если приведешь хлопцев, оставь в кабине полуторки зеленую ветку. Мы разведку вышлем: нет ветки – назад!

– «Разведку»! А нас раз-два и обчелся, – оглядел компанию Попеленко.

– Надо позвать тех, кто настроен патриотически! – предложил Валерик.

– Патриотизьма у нас полно, а людей настроенных нема, – ответил ястребок.

– Ладно, генералы, – сказал Глумский. – Отступать поздно. Но Горелый не дурак. И свои люди всюду. Надо, чтоб село поверило в наши деньги. Свидетели нужны!

– Свидетели того, чего нет, – усмехнулся Валерик. – Задача, как говорится, на девиацию компа́са.

– Нормальная задача, – Глумский был суров и спокоен. – В то, чего нет, люди скорей поверят, чем в то, шо есть. Значит, ты, Валерик, своей мамане, по секрету… мол, мешки денег в карьере нашли… Семеренков перед смертью успел указать место. Ты, Попеленко, своей, на ушко – и чтоб она никому!

– Разумно политически, – лицо Попеленко отобразило чувство гордости. – Моя токо зайдет до суседей – «все радиостанции Советского Союза». В этом смысле – надежная баба.

– Сказать матери – скажу, – согласился Валерик. – Но вы уж без меня. Операция ваша туман, видимость ноль. Я ложусь в дрейф.

– Проще – сдрейфил! – съязвил Попеленко: он был явно не в духе.

– Это ты мне, Попеленко? – морячок схватил ястребка за ворот.

Полетела кастрюля с летней печи, из нее посыпались алюминиевые ложки. Иван и Глумский разняли сцепившихся. Ястребок горячился:

– А шо, не могу сказать? Я в двух боях не жалел себя!

– И дальше не жалей, – буркнул Валерик. – Твоя задача в пределах огорода. А мне в составе Дунайской флотилии Европу освобождать!

Он положил автомат на стол и поднес ладонь к бескозырке.

– Полаялись, – почему-то с явной радостью произнесла Тарасовна.

– Известно, где гроши делят, там свара, – заключил Маляс.

Глухарчане расступились, пропуская Валерика.

– За шо тебя знов обидели? – спросила Кривендиха.

– Мамо, не ту волну поднимаете. Прошу на два слова.

У летней печи разговор все еще носил драматичный характер.

– И шо ж, мы вдвоем с председателем пойдем в пекло? – интересовался Попеленко. – Все село оставим без руководства?

Глумский решил вопрос, сказав:

– Люди еще будут. Заманчивое дело – побыть рядом с такими деньгами.

Гнат, с пустым мешком, шагал по едва заметной тропинке через лес. Изредка доставал из кармана кусок хлеба с салом и, откусив, продолжал петь.

– Ой, ходила дивчина по чорныцю,

Та нарвала дивчина волче лыко, ой!

Перед Гнатом открылся хорошо знакомый ему пейзаж УРа. На заросшем холме, среди травы, виднелись серые проплешины бетона. На вершине, среди подроста, сидел Степаха, положив на колени карабин. Там, где прошел Гнат, из-за деревьев показался Сенька. Он скрестил и развел руки, обозначая, что за Гнатом никто не следит.