– Я это чувствовала, – робко призналась она, – чувствовала, когда мы обсуждали такие вещи в октябре. Только тогда вы придерживались совсем других взглядов. Я с вами не соглашалась, что надо сохранять семью, когда муж или жена давно стали чужими друг другу, но каждый должен прийти к такому решению сам. Лично мне не пришлось ничего решать. Муж огорошил меня своим сообщением и ушел.

А сообщил он ей, что уходит от нее, что он голубой и что у него есть любовник, в которого он давно и без памяти влюблен. И все это чуть ли не сразу после смерти Марка. Тимми даже сейчас не могла без слез вспоминать, в какой ужас погрузилась, узнав все это, а сейчас она увидела слезы и в глазах Жан-Шарля. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Тимми взяла его за руку, как когда-то взял ее он, когда ей было страшно.

– Вы же знаете, все постепенно уладится. Дети привыкнут. Жена успокоится. И к вам тоже вернется душевный покой. Конечно, сейчас у вас очень трудное время. Но все мы понимаем, что такое надо пережить. Ни боль, ни страх не длятся вечно. И вы в конце концов даже перестанете чувствовать, что виноваты перед ними, – сказала она, мягко улыбаясь ему, и он кивнул, благодаря ее за участие и даже за то, что она взяла его в порыве участия за руку. Ему не хотелось отпускать ее руку, а Тимми не хотелось убрать свою. Они снова почувствовали, как многое их связывает, но сейчас что-то неуловимо для них самих изменилось по сравнению с тем, что они чувствовали осенью, четыре месяца назад. Он уже был не врач, а она не пациентка, они были просто мужчина и женщина. И теперь игра шла на равных, но они лишились масок, за которыми можно спрятаться, играя первоначальную роль.

– Это мне сейчас трудно представить, – сказал он тихо. – Спасибо.

В эту минуту в гостиную влетела Джейд, ей надо было о чем-то спросить Тимми, но увидела, что они держат друг друга за руки, сообразила, что выбрала не самый подходящий момент, попятилась к двери и выскочила из гостиной, так ничего и не сказав.

– Извините, – проговорил Жан-Шарль смущенно, – у вас, я думаю, много дел.

– Никаких дел у меня нет, – успокоила она его.

Тимми всегда была очень внимательна к людям. Сын ее умер двенадцать лет назад, мужчины, которого она бы любила, в ее жизни не было, и потому она отдавала и свое время, и свою любовь людям, которые с ней работали, и за это они ценили ее еще больше. И сейчас Жан-Шарль, слушая ее и принимая с благодарностью слова утешения, начал понимать, какая в ней таится глубина и сколько теплоты дарит ее любовь, – он не сумел разглядеть этого раньше, четыре месяца назад, когда она сама умирала от страха. Сейчас она вновь обрела себя. Но Тимми умела не только сострадать и отдавать себя без остатка, она умела быть твердой как скала. И о ранах, которые нанесла ей жизнь, можно было догадаться, только когда люди видели, как она сострадает чужому горю.

– Все, что надо, мы уже успели сделать. Просто мои помощники привыкли входить ко мне без стука в любое время дня и ночи, – сказала она, объясняя неожиданное появление в гостиной Джейд, которая и не подумала, что стоило бы постучать.

– Им повезло, что они всегда и во всем могут положиться на вас.

Сейчас Жан-Шарль понимал, как несокрушимо сильна эта женщина, и источником ее силы были не высокое положение и влияние, которыми она пользовалась, а ее сердце, ее душа, все ее существо. Иначе она не смогла бы пережить все, что выпало на ее долю, все ужасы сиротского детства, смерть сына, предательство мужа… Он помнил в мельчайших подробностях все, что она ему рассказывала осенью, и еще больше восхищался ею. А сейчас к тому же понял, что потери не озлобили ее, не ожесточили, а сделали особенно отзывчивой и доброй. Он очень симпатизировал ей и раньше, но сейчас увидел, что ценил ее недостаточно высоко. Она поистине редкая женщина, и сердце у нее из чистого золота.

– А мне повезло, что я могу положиться на них, – сказала Тимми. – Они мне как родные. Мы почти все время проводим вместе. Замечательные люди.

– И вы замечательная, – тихо сказал он. – На меня произвело очень сильное впечатление то, что вы рассказывали мне в клинике осенью. Я ничего не забыл. Мало на свете людей, которые преодолели бы столько сверхчеловеческих трудностей и добились того, что удалось вам.

– Зря вы меня так хвалите, – улыбнулась она. – Неужели забыли, как я струсила, когда прорвался аппендикс. Стоит случиться какой-нибудь беде, и я смертельно пугаюсь, прямо как маленький ребенок. Может быть, все люди пугаются. Как ни грустно в этом признаться, но у меня уже нет той внутренней устойчивости, что была раньше. Сейчас мне труднее переживать то, что пугает. Удары, которые наносит нам жизнь, подтачивают наши силы.

– Я тоже иногда думаю о том, как разрушают нас время и жизнь. Наверное, разочарование, которым завершилась моя семейная жизнь, оказалось еще более опустошительным, чем я думал. Меня вконец извели постоянные обвинения и упреки. Извело недовольство, что я все делаю не так. В тот день, когда мы сказали детям, что разводимся, и я увидел, как они плачут, я подумал, что не выдержу их слез и умру. У меня было такое чувство, будто я их убил. Такая жестокая несправедливость по отношению к ним. И все равно я не могу остаться.

Он потерянно смотрел на нее, и их взгляды встретились.

– Нет, вы их не убили, – сказала Тимми сочувственно. – Просто пока еще они этого не понимают. И главное – они должны знать, что вы их по-прежнему любите. И всегда будете любить. Когда они это поймут, то успокоятся и всем станет гораздо легче. Со временем все привыкнут к перемене. И у всех будет своя жизнь. А вы имеете право распоряжаться своей.

– Меня терзает мысль, что они меня никогда не простят, – печально сказал Жан-Шарль. В глазах у него была тоска.

– Дети всегда прощают родителей, которые их любят. – Она улыбнулась, и на душе у него стало немного легче, когда он увидел свет добра в ее глазах. – Даже я простила своих за то, что они умерли.

Горе, которое на Тимми обрушилось, когда умерли ее родители, превратило ее детство в нескончаемый кошмар и обрекло на жизнь в приютах среди чужих равнодушных людей, пока она не стала взрослой. Но несчастья лишь возвысили ее дух и наполнили добротой и состраданием к людям, которые тяжело переживали свои разочарования, трагедии, болели, и сейчас Жан-Шарль видел, как глубоко и искренне она сочувствует ему.

– Благодарю вас за то, что выслушали меня. Сам не знаю почему, но я был уверен, что вы поймете… а может быть, и знал – почему. Вы очень сильная женщина, и у вас доброе сердце, – тихо произнес Жан-Шарль, не выпуская ее руки.

– Нет, Жан-Шарль, я не сильнее вас. Просто у вас сейчас все по живому. Вы приняли очень важное решение, вся ваша жизнь перевернулась. Поверьте мне, все встанет на свои места.

Она говорила спокойно и убедительно, и он с радостью впитывал ее слова утешения. И улыбался, глядя в ее ясные зеленые глаза своими глубокими серо-синими глазами, в которые возвращалась жизнь.

– Интересно, почему я вам верю? Вы умеете утешить. И при этом говорите так убедительно. – От Тимми и в самом деле исходило чувство уверенности.