…Примерно то же самое творилось и в других точках аэродрома, захваченных спецназовцами. Приблизительно с тем же результатом. Получив отпор, атакующие умерили прыть и на какое-то время затихли, соображая, видимо, что им делать дальше. А возможно, у этого молчания были и другие причины – кто знает?

Труднее всех приходилось Дубко. Он был один, и, когда захватил башню, где находилась аппаратура для связи с самолетами, заложников он не брал. Сделал он это преднамеренно – именно потому, что он был один. Отбиваться в одиночку от атакующего с двух сторон неприятеля да при этом еще и присматривать за заложниками, даже за одним-единственным заложником, – дело очень сложное. Мало ли, как поведет себя этот заложник? А глаз на затылке у Дубко не было.

Тем не менее, первую атаку Дубко выдержал, не позволил американским солдатам проникнуть в помещение. Те несколько автоматных очередей, которые были выпущены атакующими, счастливым образом не зацепили его. Лишь одна пуля мимолетом чиркнула его по щеке, оставив тонкую, кровавую царапину. Ну, да что такое – царапина для спецназовца? Она лишь раззадоривает его, заставляет быть еще осмотрительнее.

Примерно через полчаса атака повторилась. На этот раз она была более организованной и, как следствие, более успешной. Нет, решительного успеха атакующие не добились и на этот раз. Несколько голов в касках, показавшихся в окне, Павленко спугнул короткой очередью из автомата, а затем, когда они исчезли, швырнул им вдогонку гранату.

Муромцев в это время, тяжело перекатываясь по полу от одной стены к другой, бил короткими очередями по двери. Изрешеченная пулями дверь держалась, можно сказать, на одном лишь честном слове, но все-таки держалась, и это было временным спасением для Муромцева и Павленко.

Мерида все так же прижималась к стене, правда, теперь она не стояла, а сидела, опершись о стену спиной и обхватив руками колени.

Тяжелее всех приходилось Богданову и Рябову. Их объект американцы атаковали особенно яростно. Наши отстреливались короткими очередями – берегли патроны. Осторожно выглянув в окно, Богданов швырнул в него одну за другой три гранаты.

А затем – Рябов чуть не погиб. Спасло его случайное стечение обстоятельств, обыкновенное везение или, может, нечто иное, могущественное и необъяснимое – кто может сказать?

А было так. В крепкую, массивную дверь, за которой находились атакующие, стрелять смысла не было. Чего доброго, пули могли отрикошетить и попасть в тебя же. Стрелять в сторону двери имело смысл, если атакующие ее высадят и попытаются проникнуть в помещение. А пока этого не произошло, Богданов и Рябов стреляли в окно. Они по очереди подбегали к окну, и, особо в него не выглядывая, чтобы не подставить лоб под пулю снайпера, били короткими очередями. Богданов подбегал к окну с одной стороны, Рябов – с другой. Это был старый, испытанный спецназовский способ. В этом случае противнику сложно определить, сколько людей находится в помещении. Чтобы это понять, нужно потратить какое-то время. Время, которое пытались выиграть Богданов с Рябовым и все остальные.

Подбежав в очередной раз к окну, чтобы дать очередь, Рябов буквально напоролся на встречную автоматную очередь! Случайная ли это была очередь или целенаправленная – кто знает? Спасло Рябова от неминуемой смерти лишь чудо – иначе и не скажешь. Очередь угодила прямо в автомат, который Рябов как раз держал на уровне груди. Угодив в автомат, пули с визгом разлетелись во все стороны, шмякнулись об стены и потолок и даже, кажется, угодили в дверь буфета, за которой находились заложники. Рябов охнул от неожиданности, уронил автомат и упал навзничь.

– Что? – вскрикнул Богданов, стремительно обернувшись. – Дима! Ты живой?

– До конца еще не уверен… – проворчал Рябов. – Ох! Ах!

– Ты ранен? – подбежал к нему Богданов.

– И в этом я тоже пока не уверен, – сказал Рябов. – Вроде как бы и нет… Но что-то же сшибло меня с ног…

Он осторожно поднялся на четвереньки, затем сел и принялся ощупывать сам себя.

– Вроде цел… – не совсем уверенно произнес он. – И – живой. А где мой автомат? Ага, вот он, родимый… Ну, теперь все ясно! Ты только вообрази! Пули должны были попасть в меня, а угодили в автомат! Все до единой! А меня – даже не царапнуло! И как это называется?

– Тогда – поднимайся и стреляй! – сказал Богданов. – А слова будем подбирать потом!

– А стрелять-то мне и нечем! – горестно сказал Рябов. – Мое оружие – одна сплошная загогулина! Видишь, как его разворотило?

– Стреляй из пистолета! – крикнул Богданов. – На́ тебе еще и мой!

– Давай! – крикнул в ответ Рябов, ловя пистолет Богданова. – И отбегай от окна. Сейчас я по ним – с двух рук…

Неожиданно стрельба за окном прекратилась. И возня за дверями тоже. Стало так тихо, что зазвенело в ушах, а сердце подобралось прямо к горлу.

– Что такое? – недоуменно спросил Богданов. – Что это они вдруг затихли?

Точно такие же вопросы задали себе и друг другу и Дубко, и Павленко с Муромцевым. За их окнами также вдруг установилась необъяснимая тишина.

– А может, уже все? – с осторожной надеждой спросил Рябов больше сам у себя, чем у Богданова. – Может, уже прибыла подмога? Прилетели наши ласточки?

– Да вроде бы еще рановато… – с сомнением произнес Богданов. – Хотя…

Он глянул на часы и недоуменно покачал головой, будто не веря тому, что они показывали.

– Вот ведь какое дело! – сказал он, растерянно глядя на Рябова. – Оказывается, мы торчим здесь уже больше семи часов…

– Ну, а как ты думал! – сказал Рябов. – Время в бою всегда летит стремительно! Или ты этого не знал?

– Да знал, конечно…

– Ну, так и оставь свои недоумения, – сказал Рябов. – А лучше попытайся достучаться до начальства и узнай, что нам делать дальше.

Но, как оно обычно и бывает в подобных случаях, рация вдруг ожила сама.

– Начальство… – удивленно произнес Богданов. – Будто нарочно…

Да, это и в самом деле была весточка от своих, причем – из самой Москвы, от генерала Парамонова. В сообщении говорилось, что в настоящее время в районе аэропорта Темпельхоф находятся несколько звеньев советских истребителей, которые взяли под свой контроль