– Просто извинился.

– Он выглядел взволнованным?

– Скорее, удивленным. Но он очень быстро взял себя в руки. Он ведь из Сибири. А они там все давно заиндевели. Мы очень быстро рассчитались, и я отвезла его на улицу Коллонтай. Вот и все.

– И больше вы не виделись?

– В день, когда он привез ключи. Тринадцатого ноября. После тринадцатого ноября я и думать о нем забыла. Навсегда.

Поначалу Паша решил, что Соня улыбнулась. Вернее, все начиналось как улыбка: бледные губы растянулись и поползли в сторону, обнажая два ряда мелких и ровных зубов. Затем верхняя челюсть отделилась от нижней (как показалось Однолету – со скрежетом), и зубы заходили словно поршни в каком-то неведомом механизме. На-все-гда! – высекали поршни. На-все-гда! Наваждение не продлилось и нескольких секунд, но произвело на Пашу гнетущее впечатление. Может, Соня и забыла сибиряка Ивана Караева, вот только ее зубы и не думали забывать. Как вцепились в воспоминания о нем, надо же! Не отдерешь.

– Вас что-то тревожит? – участливо спросила Соня.

– Нет. Все в порядке.

– Это ретроградный Меркурий. Дела идут наперекосяк, нужно подождать немного, и все наладится.

– Не верю я во все это…

– И напрасно.

– Вы рассказывали кому-нибудь о том разговоре на черной лестнице?

– Кому о таком расскажешь?

– Ну… – Паша задумался. – Хотя бы Лидии Генриховне.

– Ей-то зачем? Она живет в собственноручно построенных декорациях, не имеющих никакого отношения к реальности. И пьесу, которую она придумала, я никому бы не рекомендовала переписывать. Под страхом смерти.

– И что там, в пьесе?

– Прекрасные птицы, парящие в небесах. Менее прекрасные птицы, которые не летают, но довольно быстро бегают. Птицы, несущие золотые яйца, – и в этом случае совершенно не важно, прекрасны они или нет. Все остальное додумайте сами. И да. Я тоже занесла ваш телефон в контакты. На постоянной основе. Как только подберу что-нибудь любопытное из текущего кинорепертуара – обязательно вам отзвонюсь.

…Иван Караев работал в автосервисе на улице Писарева – странно глухой и пустынной для центра. И не скажешь, что где-то совсем рядом – шумная Декабристов, и Английский проспект, и новая сцена Мариинки; а чуть дальше – все то, что формирует образ открыточного Петербурга, на который так падка разноязыкая туристическая толпа.

Позвонив по телефону, который вручила ему Соня (время, проведенное с ней, до сих пор вспоминалось с содроганием), Однолет представился гонцом от Лидии Генриховны.

На всякий случай.

Вдруг история барашковой черной лестницы – правда?

Караев принял сказанное за чистую монету, только немного удивился – с чего бы Лидии Генриховне беспокоиться о нем?

– Небольшая передачка, – на ходу сымпровизировал Паша. – Э-э… Привет из солнечной Испании.

– Ну, хорошо. Только у меня сейчас обед и кое с кем еще встретиться нужно. Если через пару часов – нормально?

– Вполне, – тотчас же согласился Однолет. – Диктуйте адрес. А… Вы точно там будете?

– Точно буду до двадцати одного.

– Тогда я подъеду.

Мысленно поставив галочку «сделано» против одной фамилии, Паша немедленно переключился на другую. Идущую в Сониной импровизированной визитке под номером один.

Евгений Коляда.

Павиан, бонвиван и дамский угодник интересовал Пашу Однолета гораздо меньше, чем Иван Караев с его разборками на черной лестнице. Но переговорить с ним имело смысл хотя бы потому, что Коляда был едва ли не последним залетным гостем квартиры № 1523. Позже него по времени из установленных лиц там оказался Филипп Ерский, ныне покойный. Коляда, судя по рассказам Сони, особым умом не отличается, но, возможно, прольет свет на мизансцены, предшествующие последнему акту трагедии.

Не мудрствуя лукаво, Паша решил провернуть с Колядой ту же схему, которая сработала с Иваном Караевым: новогодний привет от мамы-птицы Дезобри.

Коляда отозвался на третий по счету звонок и сразу начал с наезда.

– Какого хера? – мрачным, хорошо поставленным басом спросил он. – Если не беру сразу – хуле названивать?

И Паша запаниковал. Не потому, что никогда не слышал подобных высказываний от незнакомых людей: еще как слышал, слышал и не такое! Дело было совсем не в этом, а в том, что наспех сочиненная история с Дезобри здесь не проканает. Однолет мог ввести в заблуждение Ивана Караева, который даже не виделся со своей благодетельницей. А Коляда – актер, с которым метрессу связывают длительные сценические и еще бог знает какие отношения. Вписываются ли в них лжеподарки из Испании? Что, если нет?

И, пока Однолет судорожно размышлял, как выйти из ситуации, за него это сделал его беспокойный язык, снова развязавшийся не по делу.

– Лейтенант полиции Павел Однолет, – отчеканил Паша. – Петроградский район.

Да что же за напасть такая? И впрямь ретроградный Меркурий в своем праве.

– Угу. – Бас нисколько не смягчился. – И зачем я понадобился полиции?

– Мы расследуем дело об убийстве…

– Харэ прикалываться, Томаш. – Коляда так громко и радостно заржал, захрюкал в трубку, что Паше пришлось отодвинуть телефон от уха. – Тоже, нашел время. Я же на съемках. И еще с какого-то левого тела звонишь.

– Мы расследуем убийство на улице Коллонтай, 5. Квартира № 1523. Надеюсь, адрес вам известен.

– По ходу не Томаш… – почему-то расстроился Коляда. – От меня-то что нужно?

– Переговорить. Много времени не займет.

– А кого убили-то?

– Об этом тоже поговорим, – пообещал Паша. – Не хотелось бы по телефону.

– Не хотелось бы вообще.

– Если вас что-то смущает, наберите Лидию Генриховну Дезобри или ее помощницу Софью. Они в курсе дела.

– Ага. Разбежался, – неизвестно, к кому именно относилось сказанное Колядой – к Чаки или Пеннивайзу. Все-таки, наверное, к кукле-маньяку, стоящей на страже общественной морали, пусть и не всегда успешно.

– Значит, у вас съемки? – продолжал наседать Однолет.

– На Галерной, – ответил Коляда, слегка ошарашенный напором Паши. – А что?

Это можно было считать знаком: Галерная располагалась совсем недалеко от Писарева. И молодые Пашины ноги способны преодолеть это расстояние минут за десять, а то и меньше.

– Если я сейчас подъеду, у вас найдется несколько минут для разговора?

– Ну, не знаю, – засопел Коляда. – Можно попробовать.

– Тогда давайте точный адрес.

– А чего его давать-то? Всероссийское общество глухих. Дом культуры.

– И как я вас там найду?