Лес погрузился в беспокойный мрак ночи.

Мне снились дымные шершавые сны. Я летел сквозь темный тоннель, отчаянно тянулся к веревкам креплений, к хлопающим полотнам навеса. Не успевал ухватиться за них. Течение уносило меня дальше, в темноту. Смутными пятнами в чреве неба проступали красные всполохи и жемчужные разводы. Я стал безвременьем. Пожранный и возрожденный в ничто. Вырванный из бесконечной цепочки причины и следствия. Лишь тонкая пелена воспоминаний отделяла меня от забытья.

Ночь. Всполохи огня. Крики. Я их не слышал, но знал, что они есть. Само пространство дрожало от боли. Я чувствовал, как обрываются жизни. Одна за другой. Но не испытывал сострадания. Среди них не было ни одного истинного зерна. Лишь слабые, искаженные отголоски подлинного гласа. Тени, отблески от первородного сияния. Ничтожества, порождающие ничтожество. Обман, порожденный обманом.

Нет ни власти, ни свершений. Нет свободы. Каждый выбор и каждый шаг был известен уже в краткое мгновение первой мысли. Единое помышление, создавшее и погубившее наш мир. Все предрешено. Но еще не свершилось. И каждый шаг известен наперед, но от того не меньше воли потребуется, чтобы его совершить.

Ночь пронизана серебристой сетью. Я впервые увидел ее такой – сотканной целиком, без разрывов. Тугие вибрирующие линии ячеек, пронизывающих всю материю. И десятки туго сплетенных лучей – подрагивающих в воздухе, издающих глубинное дребезжание. Приглядевшись, я понял, что остальная сеть держится на этих лучах. Нет… Она ими порождается. Слабые отблески. Искаженные отражения истинной силы.

Ночь. Но я видел. Больше, чем мог бы показать солнечный свет. Я знал этот двор. Всполохи огня. Крики умирающих. Кар’ун-Ай. Мой дедушка. Опустил кузнецкий молот с окровавленным бойком. Тяжело дышит. Его опутывала серебристая сеть. И ни одного луча. Его путь закончен. Тень его жизни сейчас растворится. Ее никогда и не было. Грет-Индит за спиной дедушки. Я спокойно наблюдал за его движениями. Видел принизывающий его луч. Видел, как он идет по нему, ни на шаг, ни на мгновение не отклоняясь в сторону. Нет Грет-Индита. И никогда не было. Было лишь переплетение причины и следствия, принявших его облик, чтобы совершить предначертанное.

Всполохи огня под ночным небом. Дедушка. За ним ублюдок из дома Харкона. А в двадцати шагах левее… Там, под козырьком черного хода. Там стоял я. На руках – сестренка Джалла. И два наших мерцающих луча. Я знал, что это струны. Струны, которыми Акмеон сплел созданное им пространство… Распрямившийся клубок мироздания.

– Эй!

Струны предрешенного. Струны бытия. В которых и начало, и конец одновременно… Нет! Прочь, это не мои мысли…

– Эй!

…но если там, под козырьком…

– Эй! Проснись уже. Хватит дергаться!

…нет, нет. Еще мгновение. Если там, под козырьком, стою я с Джаллой на руках… Почему я вижу все со стороны? Кто я?

– Давай. Мне все равно! Еще наберем. Лей! Ну же!

Я опустил взгляд. Почувствовал собственную усмешку. Увидел свои руки. На левой кисти – сигва: спираль из длинных и коротких полосок с тремя кружками в центре, один закрашенный, два полых. На правой кисти – перчатка из желтого металла с черными прожилками узоров.

– Эй! – Громбакх ударил меня по плечу.

Прежде чем я открыл глаза, меня окатили водой.

Я вскинулся. Засучил ногами, но не мог сдвинуться. Лежал в яме. Прижимал к груди правую руку. Она пульсировала болью, будто ее жгли раскаленными углями.

– Что с тобой?

Обеспокоенный взгляд Миалинты. Темно-зеленые радужки, цвет которых был хорошо различим даже под защитной сеткой капюшона.

Весь отряд собрался вокруг ямы. Феонил напуган. Эрза и Теор смотрели с интересом. Только Тенуин и Нордис оставались спокойны.

Три дня. Три бесконечных, утомительных дня блужданий по Лаэрнорскому лесу. И каждый раз – этот сон. Один и тот же сон. Вот только раньше мне не удавалось осознать, что я вижу происходящее со стороны, глазами чужого человека – того, кто стоял под мраком ночи и безучастно наблюдал за резней в Кар’ун-Айе, за смертью моего дедушки и за моим побегом.

– Нужно выдвигаться, – промолвил следопыт.

Три ночи, проведенные в ямах, под слоем земли и валежника. Каждый раз в новом месте. Мы исступленно сопротивлялись лесу, но сейчас пришло время сдаться.

Весь следующий день после сражения с маргулами мы шли почти без остановок. На пределе сил. Ныряли из одного дола в другой. Дважды были уверены, что подходим к Окружному лесу, но всякий раз забредали в очередной болотистый участок. К вечеру вышли на поле мокрецов. Никто не мог сказать, было это то же поле или какое-то другое. Слишком много мокрецов. Необозримая армия, затерянная в гнилостном тумане.

Во второй день нас преследовали маргулы. Марухши, лишенные бихчахта, выбравшие временного вожака, но не желавшие покидать самца, который мог бы их возглавить. Разграбив схрон из растерзанных лошадей и минутанов, они вновь принялись искать Громбакха. Не нападали, не приближались. Боялись кары за ослушание и в то же время готовились охотиться. Тенуин путал наши следы, уводил в безумные рывки через трясины и луга торфяных пройм. Торфяные черви – едва ли не единственные паразиты, способные прогрызть ткань цаниобы. Мы рисковали. Но маргулы держались рядом.