По внешней видимости, удары на христиан обрушивала римская власть. Однако внимательный анализ событий той эпохи говорит о другом: власти Империи оставались индифферентны к христианской общине, пока не находились подстрекатели (среди которых были и иудейские общины), призывавшие к расправе с ней.

Поэтому вплоть до IV века Церковь христиан – это ecclesia pressa (лат. «угнетаемая Церковь»). Не так-то просто было ей выжить в подобных условиях, а она не только выживала, но и быстрыми темпами росла.

Благодать перешла к Новому Израилю – Церкви христиан. Святой мученик II века Иустин Философ говорил: «Мы, которые приведены к Богу чрез… распятого Христа, мы – истинный духовный Израиль!» Но фарисеи и книжники не смирились – они требовали от Пилата распять самого Христа, и они же преследовали его учеников.

Иудейская диаспора смотрела на проповедников Христова благовестия как на «возбудителей мятежа между иудеями, живущими по вселенной» (Деян 24:5). Апостолов изгоняли из городов, натравливали на них римскую государственную власть и социальные низы. Однако имперские чиновники, вслед за Пилатом, не горели желанием брать на себя разрешение спора между новыми иудеями, «волнуемыми Христом», и старыми, которые этого Христа не признают. Римляне даже не хотели разбираться, чем первые отличаются от вторых и, благоволя к «старым иудеям», периодически устраивали гонения на христиан, используя для этого очевидно надуманные поводы.

Так, поводом для гонений на христиан послужил грандиозный пожар, уничтоживший Рим 19 июля 64 года. По рассказу историка Корнелия Тацита, народ заподозрил самого Нерона в поджоге и тогда император, «чтобы побороть слухи, приискал виновных и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлекли на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами»[182]. А английский церковный историк У. Френд по тому же поводу сообщает, что иудеи в борьбе против христиан использовали административный ресурс в лице жены Нерона Поппеи Сабины и префекта претория Тигеллина и «сумели направить злобу черни на ненавистных „схизматиков” – христианскую „синагогу”»[183].

После гонения Нерона христианство подпало под особый законодательный запрет. Таким образом, все последующие гонения римских властей против христиан основывались на особом общем законе, принятом в ходе гонений Нерона.

Впрочем, против христианства выступали не только иудеи, но и исконные ханаанейцы. Так, при императоре Максимине (235–238 гг.) жители древнего Тира отправили в Рим торжественную депутацию, которая обратилась к принцепсу с просьбой об очищении их области от христиан. Император сам искал повода к началу гонений, и депутации нескольких городов дали ему желанную почву для проявления жестокости, однако Тир отличился особенно. Правитель в порыве благодарности даровал городу особые льготы. Его послание тиряне вырезали на мраморе; среди прочего там сказано следующее: «Чтобы вы знали, до какой степени нам приятно такое ваше желание и как охотно мы по собственному почину без просьб награждаем хороших людей, мы предлагаем вашему благочестию в награду за ваше боголюбезное предложение просить у нас щедрой милости, какой только вы пожелаете. Потрудитесь только пожелать и получить: ваше желание будет удовлетворено без всякого замедления. И пусть эта милость, дарованная вашему городу, во все века свидетельствует пред вашими детьми и внуками о вашем искреннем благочестии и о нашем уменье ценить все доброе и награждать его»[184].

В Риме религия в очень значительной степени относилась к сфере государственной деятельности, она была не столько личным и интимным делом, связанным с мистическим опытом, сколько частью общественной жизни. Член полисной общины, вместе со всеми занимающийся отправлением официального культа, пользовался репутацией благонадежного человека. Христианство же открыто декларировало, что религиозные убеждения – это сугубо личный вопрос, касающийся совести каждого отдельного человека.

В. Болотов очень точно выразил суть контрпретензии к христианам со стороны государственных властей: «Римская империя отвечала противоположным тезисом: религия устанавливается не индивидуумом, а народом или его представителями в государстве. Если бы Римская империя согласилась сделать уступку и ввела бы тезис христианства в свое законодательство, тогда борьба была бы невозможна. Но Римская империя этого не сделала по обстоятельствам, в значительной мере формальным… священное право свободы совести… было слишком высокою и для римского правительства невозможною точкою зрения. Государство имело право устанавливать и узаконять религиозные культы. Христианство, отвергшее государственную религию, вместе с тем посягало на это право Рима»[185].

А непочтительное отношение христиан к старым богам нередко воспринималось как разновидность нелояльности к самому государству. Отсюда происходило напрасное мучительство римской власти, время от времени обрушиваемое ею на христиан, когда Ханаан умело разжигал гнев против них, всячески преувеличивая их опасность для государства. Но преследования христиан со стороны римских властей не были последовательными и не имели тотального характера. При всем внимании римлян к форме, к букве закона, к сохранению всевластия государства, обвинения против христиан имели слишком надуманный характер. Христианин никогда не был врагом для государства, он не бунтовал и не выказывал к нему неуважения во всех случаях, кроме тех, которые связаны с государственной религией. И чем дальше, тем больше борьба римских властей с христианами принимала вид трагического недоразумения.

Христианская Церковь даже в годы тяжелых гонений призывала воспринимать римскую власть как власть законную, данную от Бога и не противиться воле императора и даже мысли не держать о каком-либо восстании. Скорее, христиане мечтали о приобщении императора к Богу, то есть о принятии им истинной веры. Тертуллиан, споря с язычниками, выдвигал аргумент близости императорской власти христианам по духу, в силу того, что правитель Империи, даже если он и язычник, все равно получил власть от Господа: «Что мне более сказать об уважении и почтении христиан к императору, на которого мы должны смотреть, как на лицо, избранное нашим Богом? Да, я по справедливости могу сказать: император больше наш, чем ваш, так как он поставлен нашим Богом… Мы всегда молимся за всех императоров, чтобы жизнь их была продолжительна, чтобы власть безмятежна, чтобы семья безопасна, чтобы войска храбры, чтобы сенат верен, чтобы народ честен, чтобы государство было спокойно, и о всем том, чего желает человек и император»[186].