Споря со всей мощью государственной машины Рима, христианин не вдавался в политику и правовую сферу. Он свидетельствовал истину своей веры, веры во Христа и Царство Небесное, способностью пойти на муки и даже на смерть ради него. Мученичество ранних христиан не было направлено на то, чтобы уничтожить языческий «официоз». И, тем более, оно ни в малой мере не несло в себе отрицания государственной системы Рима. В. Болотов замечает, что жизненная задача христиан, которые решались пойти на мученичество, состояла главным образом в том, чтобы «пробудить уснувшую и исторически изжившуюся религиозную совесть окружающего христиан язычества… личным примером высокого самоотвержения показать окружающему их миру, что религия есть дело настолько важное, что в известных случаях приходится лучше пожертвовать самою жизнью, чем поступиться ею. Мученики были проповедниками христианства, продолжателями апостольского служения, и эту миссию они исполняли именно как martyres [греческое слово μάρτυς (в латинской транслиттерации – martys), соответствующее русскому слову «мученик», в качестве первого значения имеет «свидетель» – К. М.], то есть являясь свидетелями… Недоказуемым логически положением была во дни мучеников истина религиозная, пред которою индифферентная языческая интеллигенция стояла с скептическим вопросом: „Что есть истина?”… Пред такими людьми выступили мученики, предлагая свою кровь вместо доказательств той истины, в которой они были убеждены, которая для них, „свидетелей”, имела очевидность факта. Слова Тертуллиана „semen est sanguis christianorum” („кровь христиан есть семя”) выражают глубокую психологическую истину и вместе – исторический факт»[187].

Христиане выглядели в глазах римских властей, скорее, чем-то непонятным, нежели по-настоящему опасным. Государство римское, в некотором недоумении по поводу сути их учения и цели их собраний, то терзало христиан, то благодетельствовало. Пять императоров нападали на христиан, издавая запретительные указы и предпринимая гонения, но не меньшее количество правителей Империи были благодетелями христианской общины задолго до Константина. Таковы, например, Адриан, Антонин Пий, Александр Север, Галлиен. Так, законодательство Галлиена (260–268 гг.) вновь дало христианам легальное положение в Империи, утраченное из-за ханаанского влияния при Нероне. И даже суровый воин и убежденный язычник Аврелиан (270–275 гг.) порой проявлял к христианам благосклонность, помогая им вершить суд по церковным делам.

Гонения, предпринятые Диоклетианом, на некоторое время погрузили христианскую общину во мрак и ужас, но то была последняя судорога официального язычества. Уже Галерий в 311 году расписался в полной неспособности римских властей выкорчевать растение христианства из римской почвы. Его указ гласил: «Мы позволяем христианам исповедовать свою религию и строить дома для их богослужебных собраний»[188]. Римская власть переменила мнение о христианстве, открыв дорогу для его полной победы при Константине.

Для христианства, даже учитывая несколько периодов жесточайших гонений, опаснейшим врагом была не римская власть и не иудейство, а темные религиозные течения, конкурировавшие с ним за души людей и простиравшие свои усилия к духовному развращению самих христиан.

Учения, недружественные по отношению к христианству, порождал все тот же Ханаан, вооруженный философией эллинизированных областей Империи. Таков, прежде всего, гностицизм. Древний ханаанский культ, наполненный жестокостью, духом тайного служения темным божествам и чисто ханаанским распутством, заговорил в гностицизме языком утонченной греческой философии, привлекая к себе сторонников из числа хорошо образованных людей. Тайные ответвления неовавилонских сект иудаизма и элементы иранского огнепоклонничества, Митраизма, дополнили этот новый синкретический элиннистическо-ханаанский культ. Римская интеллигенция жаждала чего-то более сложного, более изощренного, чем простое христианское «возлюби Бога своего и ближнего своего».

Гностики проповедовали дуализм. Они относили материальный мир во всей сложности его исторических судеб к деятельности злого начала, а все божественное в их учении имело надмирный характер, и частица божественного, заключенная в душе человека, могла и должна была оторваться от мира, отягощенного злом, и вернуться в общую надмирную божественную реальность. Избранные («совершенные») получали сверхъестественным путем гносис (греч. γνῶσις – «знание») – знание о том, как освободиться и спастись. Они могли учить, то есть передавать гносис в форме идей, доступных пониманию неизбранных.

Гностики то полемизировали с христианами, то шли в христианские общины, чтобы перестроить их на свой лад и перетолковать Христову веру по своим образцам. По словам Б. Хегглунда, «гностицизм в течение долгого времени выступал как опаснейший враг христианства. Полемика против него способствовала невиданному до тех пор развитию богословской мысли Церкви»[189]. Особенную славу как разоблачитель лжеучений приобрел святой Ириней Лионский.

Схватка с гностицизмом была крайне тяжелой для христианства. Специалист по истории христианского богословия и Христианской Церкви профессор М. Поснов приводит обширной материал об этой борьбе: «Уже в I веке, когда христианство большинством считалось лишь иудейской сектой, многие „лжеучители”, „лжепророки”, „ругатели”, „этеродидаскалы” языческого и иудейского происхождения прокрадываются в христианские общины и вносят расстройство в их верования. Особенно малоазийские общины кишат такими лжеучителями. С ними борются апостолы – Петр и Иуда; их поражает Павел, особенно в Колоссах и Эфесе. Против них же были направлены писания св. ап. Иоанна Богослова.

Опровергая лжеучения, сами апостолы устанавливают истинный γνῶσις или ἐπίγνωσις (2 Петр 1:2, 3, 5, 8, 20; 2:20; 3:3; Кол 1:10; 2:2; 3:10; ср. 1 посл. Иоанн 2:3–5, 29; 3:24; 4:7, и др.). У них встречается техническое наименование христианской ереси гностицизма, как ψευδώνυμος γνῶσις (1 Тим 6:20), идет речь о „баснях и родословиях бесконечных” (Тим 1:4), коими были переполнены системы гностиков и т. п. Словом, не может быть сомнения в характере тех заблуждений, которые угрожали христианским общинам еще в I веке. В то же время рядом с христианством стояли самарийские лжехристы – Досифей, Симон Маг и Менандр. Один из них – Симон маг, упоминаемый в книге Деян. VIII, считается у отцов церкви ересиархом, „от которого произошли все ереси” и „получило свое начало лжеименное знание (γνῶσις)”. Наконец, в самом исходе I века является первый христианский еретик Керинф, извращавший христианское учение о едином Боге и лице Иисуса Христа. Против него, по свидетельству святого Иринея, направлено евангелие святого апостола Иоанна Богослова»[190].