Внизу лежит Дольнее Столиво, от которого и идет узкая тропинка вверх. В обоих селениях нет и 150 домов.

Одежда рисанцев самая живописная во всей Бокке, отличающейся оригинальностью, если не всегда красотой, одежды своих жителей. Цвет ее зеленый или красный, куртки вышиты золотом или серебром; шаровары так же широки, как у других боккезцев, и оканчиваются у колен; но покрой их не так безобразен, или может быть это кажется потому, что он скрашивается богато вышитыми доколенцами, плотно облегающими вокруг ноги; турецкий фес, вместо боккезской шапочки, довершает одежду рисанцев, которые любят пощеголять ею, уверяя, что происхождением ее они обязаны римлянам. Скорее они позаимствовали ее от испанцев, во время краткого их пребывания в Бокке, дополняя ее частью прежней своей, общей всем туземцам.

С каждым поворотом залива вам представляются новые и новые картины: горы становятся все выше и выше, и наконец встают одною сплошною стеною у Доброты и Каттаро, стеною, отделяющей Черногорию от моря и от прочего мира, стеною, к которой прильнул Каттаро, словно ласточкино гнездо.

Пароход быстро минует Перчань или Персаньо и Мулу селения, с правой стороны прекрасную бухту, глубоко вдавшуюся между Перасто и Добротой, наконец саму Доброту, и кидает якорь у Каттаро. Глубина залива везде от 100 до 200 футов так, что кораблевладельцы, которых очень много в Бокке, обыкновенно останавливаются с судами, так сказать, у порога своих домов.

Бокка резко отличается благосостоянием и даже некоторым богатством своих жителей от Далмации и Рагузы. Главный источник их богатства – мореходство. Но между всеми городками и деревнями, бесспорно, самое богатое селение – Доброта.

Доброта состоит из многих групп домов, в три, четыре, редко в десяток, окруженных высокой стеной, в виде укрепления, как против врага вооруженного, так и против каждого чужеземца. Дома каменные, большие, в два и три этажа, свидетельствуют о зажиточности жителей. Зелень узкой полосой обвивает их, достигая залива с одной стороны и упираясь с другой в голые скалы, отделяющие Доброту от Черногории, по-видимому, не доступною преградою; но вглядитесь хорошенько на эти пики: вы непременно отыщите где-нибудь на вершине их черную точку: то коза, а куда достигает коза, туда достигает и черногорец – говорят обыкновенно поморяне; и действительно, добротяне не раз видели развевающиеся на этих скалах темные струки черногорцев, которые, словно крылья орлов, с каждым взмахом опускались все ниже и ниже на заветное гнездо, с таким усилием свитое у подножья скал обитателями этого богатого селения.

Добротяне все без исключения католики, и притом богаты. А потому при первом неприязненном отношении черногорцев к правительству Бокко-ди-Каттаро, – а это случается нередко среди всеобщего мира и тишины, – они, обрушиваясь всесокрушающим потоком со своих гор, прежде всего разражаются над Добротою, несмотря на ее стены и храбрость жителей, из которых, впрочем, половина мужчин всегда находится в отсутствии в море.

Добротяне отличаются суровостью своих нравов, жаждой к наживе и в особенности своей восточной ревностью. Подобно всем боккезцам, они отличаются стройным, высоким станом и мужественной красотой; темный цвет одежды их, с блестящими серебряными пуговицами, и богатое вооружение, украшенное насечкой и перламутром, очень идет к их лицам суровым, смуглым, избитым бурями, закаленным в морях. Женщины в Доброте тоже славятся красотою, чего нельзя сказать о женщинах вообще в Бокко-ди-Каттаро. Цвет лица их до того бел и нежен, и кожа так прозрачна, что английский путешественник Вилькенсон вообразил себе, что они, для достижения этой желаемой всеми женщинами цели, очень часто пускают себе из ноги кровь. Я ничего подобного не слышал, но объясняю себе эту матовую бледность женщин Доброты очень просто. Ревность мужей заставляет их вести жизнь совершенно затворническую: они не смеют показываться у окна; без магометанского покрывала и стражи евнуха, они также незримы, как и женщины турецкие.

Жизнь здешней женщины проходит еще грустнее, еще печальнее жизни турчанки, у которой все-таки есть свои радости, свое общество, бито, наконец муж, которого она довольно часто видит. Здесь и того нет. На улицах пусто. В доме, в котором нет детей, совершенная тишина. Богатая добротянка не станет заниматься работой. Задумчиво украдкой смотрит одинокая жилица его, из какого-нибудь отдаленного угла, боясь быть открытой и замеченной, на тихую гладь залива, в котором любуются собою и дикие скалы и яркое голубое небо и огромный дом, в котором живет она и томится скукой, – не для нее эти красоты природы; неразвитая, загнанная, она не умеет сочувствовать им. Как будто кого-то постоянно ожидает она. Но кого ей ждать? Конечно, мужа; другого мужчины здешняя женщина не знает. Но она более со страхом, чем любовью, ждет его. Добротянин, привыкший к борьбе на море и покорности на корабле, требует дома покоя и беспрестанной угодливости жены; а если еще подозрение как-нибудь закрадется в сердце мужа, тогда жизнь ее совершенный ад. Зимой, вдобавок, страх и ожидание черногорской четы отымают у нее покой и сон – единственную отраду в ее жизни.

Помню я, однако, одно происшествие в Доброте, о котором шептались много и долго, потому что происшествия подобного рода составляют здесь события, весьма редко повторяющиеся; оно случилось давно, уже нет той бедной страдалицы, которая была героиней его, и потому можно смело рассказать самое происшествие.

Бедная затворница, решившаяся как-то выглянуть из окна, увидела как-то молодого человека, по-видимому, чужого в ее селении; вскоре заметила она, что он проходил именно в один и тот же час по улице, и скуки ради, может быть, из любопытства, каждый день ожидала появления его. Заметил ли он ее, или знал прежде, что в этом доме жила красавица жена, без мужа, под надзором дряхлой родственницы, только всякий раз, проходя мимо, он подымал голову вверх, замедлял шаги и не сводил глаз с окна, где стояла она. История эта шла обычным порядком, и хотя гораздо робче, чем она совершается в других местах Европы, но с терпением и от нечего делать участвовавшим в ней, все-таки дошла до желанной развязки. Молодой человек нашел возможность дать знать бедной женщине, что придет к ней, – как и когда, она ничего не знала, могла только догадываться о том. С улицы взойти невозможно: ревность и зависть соседей сторожат зорко друг друга; молодой человек решился перелезть через заднюю стену дома, примыкавшую к горе. В глухую ночь, с веревчатою лестницей, как тать, подкрался он к дому. Шел крупный дождь, который здесь не перестает в течение почти всей зимы, и шум его заглушал и смывал шаги его. Темнота – зги не видно. Где-то залаяла было