Шрифт:
Интервал:
Закладка:
МЕТЕЛЬ
Метель выла всю ночь. Темные, косматые тучи, низко повиснув над деревьями, не переставая, до самого рассвета сыпали снег. Земля побелела. Шелковистая зелень полей, пестрый ковер листопада, желтеющие гривы песка на косогорах, красновато-бурые кручи глинистых оврагов — все скрылось под холодным покровом снега. Белые, колючие кристаллики, подхваченные порывами сердитого вихря, нескончаемым роем носились в воздухе. Стукались с тонким, чуть слышным звоном о гладкие стволы осин, бились в шуршащую сухую кору елей, залетев под их развесистые лапы. Скрипел и ломался сухостой. На полянах и вдоль опушки вились снежные смерчи — кружились, крутились, будто в дружном хороводе ночи, тьмы и ветра. С ними вместе плясали осины и березы. Размахивая голыми ветвями, они раскачивались вершинами в такт ветру и кланялись земле при каждом сильном его порыве.
Мелодия метели проста и несложна. Ее знают все. Но слушать предпочитают не в лесном театре, а сидя у жарко натопленной печки, попивая чай и с опаской поглядывая на закрытую дверь: «Как бы за чем-нибудь на улицу идти не пришлось!»
Очутиться в такую погоду в лесу страшновато. Ветрено, зябко, тоскливо и боязно. Снежная пыль забивается и в нос, и в глаза, и под воротник. Но леденящего холода нет. У нас всегда уж так: трескучий мороз и снежная вьюга не уживаются друг с другом. Верно, тесно им. Вьюги — хозяйки ветров, а мороз любит затишье. Его попутчики — ясный закат, вызолоченная звездами ночь и покой. На небе ни тучки, месяц, охваченный двойным поясом лунной радуги, льет на землю холодный свет. А мороз знай свое: пудрит инеем коченеющий лес, вымораживает воду в озерках и канавах, и лопаются в тиши то тут, то там стволы деревьев. Гулко трескаются осины, звонче — березы, скрипят посеребренные ели. В морозном воздухе звук летит как на крыльях, легко и быстро, а в метели и выстрелы, и крики тонут, точно в море. Прорежется на мгновение окрик сквозь гул, как фальшивая нота через песню, и утонет бесследно, безотзвучно.
«Уу-у-у…» — воет метель. «Уу-у-у…» — подтянет ей из оврага голодный волк.
И шумят, шумят деревья сердито и озабоченно. Путник, застигнутый метелью в дороге, торопится скорее свернуть на огонек, конь еле бредет, с трудом протаскивая сани по переметенной дороге, машины сбавляют скорость, уткнувшись лучами фар, как в стену, в непроницаемую снежную пелену. Свистит метель.
Беляк отправился на жировку. Попрыгал, попрыгал и лег. Боязно. Кругом не видно ни зги. Встретишься еще нос к носу с лисой или волком. Нет, лучше уж переждать вьюгу. Под валежиной и теплей, и безопасней.
Русак залег в глубокой борозде, лежит — прислушивается. Свищет ветер над его головой, забивается под мех, холодит заячьи уши. Вдруг по снегу метнулся какой-то черный комок. Что это? Но раздумывать некогда. Русак пулей вылетел из борозды, нырнул в снежный вихрь и пропал в темноте. А через теплую лежку его, обсыпаясь на каждой кочке, перекатился, гонимый ветром, клок слежавшегося за осень сена. Знал бы косой, что это сухая трава! Разве побежал бы он с лежки? Да кто тут чего разберет в такой кромешной тьме!..
Лиса вышла на дорогу и направилась к деревне. Перебежала поле, спустилась к речке и… ткнулась мордой в свежий волчий след. Под обрывом след не заносило, и он пахнул на нее страшным запахом. Мышатница от неожиданности присела. Осмотрелась по сторонам. Потянула носом воздух, фыркнула и побежала прочь. С волками ей не по пути.
По-прежнему воет вьюга. Попрятались в гнезда синицы, рябчики забились в густой ельник, тетерева зарылись в пушистом снегу. А белка спит себе в теплом дупле. Метель ей не страшна: ни ветер, ни снег не залетают туда. Вот только бы куница не отыскала к ней лаз.
Под корнями сосны, в длинной, узкой норе, сладко посапывает нагулявший за осень жиру барсук. Он будет спать до самой весны и так и не увидит ни одной метели. Дремлет медведь в берлоге. Вот только пушистая рысь бродит по лесу, оставляя на снегу круглые, точно блюдца, следы. Этому ночному разбойнику метель по душе. Под шум леса можно неслышно подкрасться к зайцу, да и косулю задрать сейчас тоже самый подходящий момент. Бродит рысь, придирчиво обнюхивая каждую кочку, щурит круглые, янтарные, навьюженные ветром глаза. А наутро лес недосчитается одного из своих обитателей, случайно попавшегося на пути этой серой кошке с кисточками на ушах. Все будет сделано скоро и беспощадно, просто и обычно, как и каждую ночь. На сугробе, в кустах ольшаника вспыхнет короткая, кровавая схватка, кто-то погибнет, а насытившийся хищник пойдет на лежку. Метель запорошит остатки его трапезы, и никто ничего не узнает.
Стонет вьюга. Кружится ветер, наметая сугробы у пней и завалов. Падает снег. К рассвету в лесу без лыж не пройти.
СНЕЖНЫЕ ВАННЫ
День был серенький: ни студеный, ни теплый, ни ветреный, ни тихий. В поле дуло и подмораживало, а в лесу даже ветки не шевелились, и если бы хоть на минуту выглянуло солнце, на елках сразу бы расплавилась смола. Я надел лыжи и выехал со двора. За мной увязался мохнатый толстый щенок по кличке Топ. Отец у Топки фокстерьер, мать — лайка. Вот Топка и получился: ни дать ни взять плюшевый медведь, смышленый и забавный. В старых сказках добрые колдуньи давали путникам волшебный клубок. Катится такой клубок по земле и дорогу путнику указывает. Вот таким клубочком и покатился передо мной Топ. Только он не столько сам выбирает дорогу, сколько на меня смотрит. Видит, что я направо свернул, и сам направо заворачивает. Я налево — и он туда же. Прошли мы с ним через ельник и очутились на большой поляне. Вижу, через поляну заячий след тянется. Да не простой, а с замысловатыми вывертами. Метров десять нормальной стежки, а потом что-то вроде снежной ванны, в которой заяц барахтался. Не понял я, что тут косой вытворял. Ему по всем правилам полагалось эту поляну проскочить, а потом в лесу запутать свой след. Но он вел себя совершенно иначе. Стали мы с Топом разбираться. Осмотрели одну ванну, вторую, третью. Ничего не поняли. Купался заяц в снегу да и только. А зачем? Он ведь и так чистый! Пошли дальше. Опять те же самые «снежные ванны». Стал я их внимательней изучать. Разглядел по краям одной