— Ну, раз так, тогда пойдем, посмотрим, — вздохнул я. — Есть у меня один пень заветный. С него можно всю весну увидеть.

— Пойдем!

Мы перебрались с Мариной через ручей, обогнули поле и вошли в лес. Там раскинулась большая поляна, а за ней, возле болотца, на тонких стебельках растет сочная красная клюква. Лет пять назад на поляне бурей сломало тополь. Лесник спилил обломок и увез его на дрова. На поляне остался широкий кряжистый пень. Я этот пень уже давно облюбовал и всегда присаживаюсь на нем отдохнуть. Пришли мы к этому пню и сегодня.

Лес вокруг нас совсем еще голый. Но почки на деревьях уже развернулись, и из-под их побуревших и клейких чешуек выставились крохотные кончики листьев. От этого кажется, что деревья стоят среди прозрачного зеленого тумана.

— Ну, где весна? — нетерпеливо спрашивает Марина.

— А вон, смотри на деревья, — показываю я ей. — Видишь, на ветвях зеленые листья появляются? Это и есть весна. Деревья пробуждаются, начинается новый год.

Глаза у Марины широко открылись от удивления.

— Не выдумывай! Новый год начинается зимой, — говорит она и грозит мне пальцем. — Я уже не маленькая и знаю, когда бывает Новый год.

— То другой новый год, — объясняю я. — Тот Новый год люди нарочно выдумали, чтобы зимой не скучать. А у природы свой новый год. Он начинается весной, когда приходит тепло. Поняла?

Марина смотрит на меня серьезными глазами, но, очевидно, не верит.

— Я лучше об этом у бабушки спрошу, — заявляет она, — бабушка все знает по-настоящему. А листочки на деревьях я вижу. Как много их! И тут! И тут! Это весна?

— Да, — подтверждаю я.

— Раз! — соглашается Марина и загибает на руке один палец. — Еще где весна?

У тропы, что темной змейкой тянется из кустов через поляну, качаются метелки нежно-фиолетовых цветов.

— Беги-ка, посмотри на эти цветы, понюхай их хорошенько, — посылаю я Марину.

Марина бежит к тропе, тычется носом в соцветие и, несколько раз втянув в себя воздух, довольная, кричит:

— Пахнет вкусно! Как эти цветы называются?

— Волчье лыко.

— А почему волчье? — удивляется она. — Волк страшный, а цветы такие красивые…

— Говорят, с этих цветов волк весной себе на пояс лыко дерет, голодное брюхо подвязывает, — отвечаю я.

— А ты видел? — не верит Марина.

— Сам не видел, а люди так сказывали…

Но Марину это уже не интересует. Она нагнулась к земле, и над поляной звенит ее голос:

— Смотри! А это что за кружочки? Маленькие, желтенькие, словно копеечки!

Она что-то рвет, поднимается на ноги, и в руках ее, как золото, блестят под лучами солнца лепестки самого первого весеннего цветка — мать-и-мачехи.

— Это подснежник, — говорю я Марине. — Смотри, их тут сколько! Ведь все эти цветы можно назвать подснежниками. Они под снегом родились…

Марина с любопытством оглядывает поляну, а вокруг земля пестрит нарядным узором. На длинных безлистных стеблях, точно синие фонарики, повисли цветки перелесок. Качаются на тонких ножках, как снежинки, белые ветреницы. Желтый гусиный лук золотится розеточками среди длинных и гладких листьев своих. Краснеют угольками хохлатки, и жмется к земле белесый чистяк.

— Значит, когда распускаются цветы, это тоже весна? — делает вывод Марина и загибает на руке второй палец. — Два. Еще показывай.

— Теперь иди сюда, — зову я ее. — Весну можно не только видеть, но можно и слышать. Слышишь птичьи голоса?

— Слышу, грачи кричат.

— А еще что слышишь?

— Еще? В кустах кто-то свистит, тоненько-тоненько. Вот там, — показывает она в сторону, но почти тотчас же оборачивается и уже показывает назад: — И там! И там! Весь лес поет!

В кустах действительно звенят, щебечут, чирикают и свистят десятки голосов.

— Смотри, какой зеленый воробей прыгает, — показывает Марина под куст.

Я приглядываюсь. На земле, у гнезда, копошится маленькая птичка — пеночка. Солнце облило ее ярким лучом, и пеночка кажется совсем зеленой. Только перья возле клюва ее поблескивают серебряными ниточками.

— Это не воробей, а пеночка, — объясняю я.

Марина смеется:

— Выдумываешь. Пеночки только на молоке бывают.

На муравейниках, разбрасывая лапами серую оттаявшую хвою, бегают, выискивая муравьев, проворные вертишейки. Хвосты у вертишеек длинные, и на хвостах поперек три большие темные полосы. Вертишейки все в крапинках, бурых, серых, немножко рыжеватых, будто их красками кто обрызгал.

Из-за ручья доносится звон варакушки, а где-то за поляной смеются и мяукают сойки.

— Значит, когда птицы прилетают, это тоже весна? — спрашивает Марина и вдруг заморгала. — А какой палец загибать надо? Я забыла…

— Третий.

Марина загибает средний палец, и мы идем с ней поближе к болоту, туда, где больше ягод. Навстречу нам со всех сторон несется лягушиное кваканье. Лягушек много, но квакают они каждая на свой лад. Одна — басом. Другая — баритоном, а третья совсем звонко — дискантом.

Я лажу по кочкам, собираю ягоды, а Марина встает на валежину и с любопытством смотрит на воду.

По воде во все стороны бегают длинноногие серенькие жучки-водомерки. Брюшко у них покрыто бархатистым пушком, спинка блестящая, а впереди, как у тараканов, торчат усы. Водомерки прыгают через траву, лазят по прутьям, и все стараются вылезти на солнцепек, на самую середину лужи. Марина никак не может понять, почему они не тонут. Она с удивлением смотрит на них, смотрит на меня и наконец, решив, что это, очевидно, тоже проделки весны, загибает сразу оба свободных пальца. Теперь вся левая рука ее крепко сжата в маленький кулак.

Минуту-вторую она спокойно стоит возле лужи, потом поднимает длинный сук, замахивается и… трах! От лужи во все стороны летят брызги. Марину с головы до ног окатывает водой, а водомерки как ни в чем не бывало качаются на воде.

— Что же ты наделала? Ведь вымокла вся.

— Хотела, — говорит, — посмотреть, как эти таракашки прыгать будут.

— Пойдем-ка лучше отсюда, — говорю я ей и увожу от воды.

Корзина моя уже полна, нам можно возвращаться домой. Но уходить из леса не хочется. Еще бы, вокруг столько интересного! Я сел возле пня на кочку и стал перебирать ягоды. Марина то возится с палкой у муравейника, откапывая сонных муравьев, то с шапкой в руке гоняется за бабочками. Над поляной порхают желтые лимонницы, кружатся крапчатые крапивницы. Откуда-то вылетел красный мотылек и замерцал на ветру. Марина погналась за ним и запуталась в кустах. Мотылек улетел, зато Марина нашла два маленьких гриба и, довольная, бежит с ними ко мне.

— Ну, видела весну? — спрашиваю я Марину. — Показал тебе ее старый пень?

— Видела! — отвечает Марина. И от удовольствия у нее даже нос сморщился.

Она садится на пень, гладит его рукой и говорит:

— А