бла-бла-бла, поймал себя на мысли, что мою Богданову никто подобной душной опекой не кошмарит. Сначала позавидовал ей. А потом меня вдруг как шандарахнуло по башке, что заботиться о ней теперь должен я. Шандарахнуло и контузило, превратив непонятно в кого.

Я, конечно, не хотел обращаться в свою мать. Блядь, это было бы концом всех моих стремлений. Но, тем не менее, я неосознанно, как себя ни тормозил, стал донимать Соню подобной херотой.

– Сколько раз за день ты ела?

– Почему без кофты, когда на улице похолодало?

– Давай, как-то меньше работай… Почему не можешь? Я буду помогать.

Озвучивая все это, мне самому стремно было так, что по спине озноб летел. Но не беспокоиться о ней я не мог.

Встречая с работы, первым делом всегда кормил. Даже если Соня упиралась, рассказывая, что не голодна. Я, блин, как какой-то домашний тиран, упорно тащил ее за стол и заставлял съесть хоть что-то.

Вот и сегодня, едва Соня занимает пассажирское кресло, оповещаю Мирославу, чтобы сервировала стол, и стартую домой. Нет, первым делом, безусловно, стартует сердце. Его я поймать не пытаюсь. Свыкаюсь с этими реакциями. Вроде как жить на повышенных очень даже можно. Наверное, есть правда в том, что нам когда-то втирали на парах по психологии: организм способен привыкнуть к любому стрессу, в какой-то момент он просто начинает воспринимать его как часть нормы и прекращает жрать свои нервные клетки.

По большей части парить на адреналине – чистый кайф.

– Мне нужно как-то тебя с Лизой состыковать, – замечает Соня, разгребая вилкой завал, который я, перестаравшись, в ее тарелке сотворил. – Она, конечно, в шоке о того, что мы вместе. Переживает за меня. Ну и боится, что ты к ней как-то плохо отнесешься. Она вообще сильно мнительная.

Вытянув губы, хмуро сдвигаю брови.

– Почему я должен к ней плохо относиться? – решаю спросить напрямую.

Мы вроде как выяснили, что молча выносить себе мозг не имеет смысла. Если что-то вызывает недопонимание, лучше это обсудить.

– Из-за того, как они с Чарушиным расстались, – проговаривает Соня тихо. – Наверное, думает, что он вас как-то против нее настроил. Не знаю точно, что у нее в голове. Мы о нем не говорим, с тех пор как… – резко обрывает конец предложения. Когда смотрю на нее, мотает головой, как бы давая знак, что это со мной обсуждать не может. – В общем, я хотела тебя попросить, чтобы ты к ней хорошо отнесся. Пожалуйста, ради меня.

Я зависаю. Не потому что как-то хреново к Лизе настроен. Поражает то, как Соня формулирует.

«Ради меня…»

Значит, она понимает, что я уже на все ради нее готов? Нормально ли это? Что это вообще?

Не те ли манипуляции, которых я так сторонюсь?

Вроде откровенная просьба.

Не подкат издалека. Не требование. Не шантаж. И не торги «дай-на-дай».

– Никого Чара против нее не настраивал. У него давно порядок. Даже не вспоминает о ней. Ну и, в любом случае, я предпочитаю сам судить людей, – слегка ухмыляюсь. – Пусть предвзято. Но по своим ощущениям. Со своей колокольни. Твоя сестра негатива не вызывает.

– Отлично, – вздыхает с явным облегчением. И прежде чем вернуться к еде, добавляет: – Я тогда начну ее потихоньку готовить, чтобы организовать вам встречу.

Пожимаю плечами, хотя она этого уже не видит.

– В субботу будет игра, можете вместе прийти. Поедем после в ресторан на набережной. Пообщаемся, – кажется, что-то такое я должен предложить.

В конце концов, Соня столько раз с моими предками тусила. Ради меня. А они ведь реально волкодавы. Зафрендить ее тихую старшую сестру – вообще фигня.

– Эм-м… В субботу у меня день рождения.

– Точно, – машинально отзываюсь я. – Восемнадцатое августа...

И похер, что я не собирался выдавать, насколько повернут на ней. Соня оставляет без комментариев мою осведомленность. Я усиленно клею невозмутимость, даже когда рожу заливает жаром.

– Днем мы с Лизой собирались отметить, а вечером – с моими друзьями. Но, если ты хочешь, чтобы я пришла на игру, я могу немного сдвинуть.

– Погоди, – растерянно выдыхаю я. – А где в этих планах я?

«Какого, мать вашу, хрена?» – вот, что рвется из нутра.

Но я вроде как пока не готов обижаться, как эмо-сучка… Вроде как, блядь.

– Ну, я думала, что ты будешь и там, и там… Но раз у тебя игра…

– Ничего не меняй. Я что-то придумаю, – выталкиваю быстро и сухо, чтобы радость, которую я, мать вашу, в этот момент испытываю, не была слишком токсичной.

– Спасибо!

Задерживая на ней взгляд, пытаюсь понять: является ли эта благодарность тем собачьим поощрением, которым так часто пользуется со мной мать, или все же идет без каких-либо просчетов от души.

И… Либо я у нее глубоко на крючке, либо Соня реально выглядит искренне.

Делаю глубокий вдох и позволяю себе поверить в последнее.

После ужина Соня изъявляет желание танцевать. Врубаю стерео-систему в шале и вывожу звук на задний двор.

Она не стесняется. Читая мои реакции, с каждой секундой все больше куражится. И она, мать вашу, танцует так, будто целенаправленно меня соблазняет. У меня кровь кипит настолько, что шум в ушах в одну волну с музыкой летит.

Обнимаю Соню, едва она подбирается, чтобы виться около меня. Сжимаю и целую так, как сегодня еще не целовал – пошло и влажно. Она сразу же откликается чувственной дрожью. Танцевальные движения замедляются, а мгновение спустя своей гипнотической плавностью и вовсе начинают походить на брачные игрища каких-то рептилий. Мне сносит голову.

Блядь, как же я от нее дурею.

– Хочу, чтобы ты потекла… Хочу, чтобы вспотела… Хочу, чтобы кончила…

Сонино милое личико бурно краснеет, оповещая, что физический нагрев стартовал. Я поднимаю ее на руки и несу в шале. Сваливаю на диван. Сразу же принимаюсь раздевать. Как обычно, все до последней нитки с нее снимаю.

– Сегодня? – шепчет Соня бездыханно, едва устанавливаем зрительный контакт.

Уже несколько дней подряд этот вопрос задает.

– Рано, – давлю я с выдержкой, которая меня самого охренеть как поражает.

С той же маниакальностью, что и всегда, неторопливо курсирую взглядом по ее телу вниз. Следом за ним и сам съезжаю. Соня оказывает сопротивление, лишь когда ноги ей раздвинуть пытаюсь.

– Саша… – буквально пищит. – Так я стесняюсь…

– Я уже видел