Нижний город — собственно город, со своими мощеными улицами и пыльными переулками, днем заполоненный шумом и всевозможными, часто неприятными, запахами, а ночью озаренный луной и напоенный жасминовым ароматом; со своими калеками и попрошайками, с разной живностью и всяким товаром, с повсеместными следами боев и грабежей, с изрубленными дверями и почерневшими от огня стенами — вернется ли и он тоже из тьмы забвения? Вот здесь проходила улица менял, а дальше, по обеим сторонам падубовой аллеи, стояли дома торговцев драгоценностями — с зарешеченными высокими окнами и парой крепких парней у ворот, чтоб допрашивать каждого незнакомца, по какому он делу. Сонные мухи на открытых прилавках со сластями; запахи кожи, навоза, пряностей, пота и трав; пестрые ряды корзин на фруктовом рынке; загоны для рабов и аукционные помосты на невольничьем рынке, где повсюду пригожие мальчики, продувные чужестранцы и иноземные наречия; сапожники, деловито орудующие молотком и шилом среди шумной толкотни; куртизанки, неторопливо идущие своей особой плавной походкой, звеня драгоценностями, и искоса поглядывающие по сторонам; разноцветные лепестки в воде; летящие над улицей громкие голоса, сообщающие о продаже или ценовом предложении загадочными словами, понятными лишь адресату; перебранки, вранье, посулы, мелкие воришки, протяжные крики разносчиков, превращенные временем в песни; улицы каменщиков, плотников, ткачей, астрологов, лекарей и гадателей. Юркие ящерицы, крысы и собаки, куры и утки в вольерах, певчие птицы в клетках. Скотный рынок был сожжен дотла в ходе сражения, и на одной из перекошенных дверей храма Крэна кто-то грубо намалевал медвежью голову: два круглых уха, два глаза и клыкастая пасть. Разрушенные Тамарриковые ворота — рукотворное чудо, уступавшее в великолепии лишь Дворцу Баронов, — не подлежали восстановлению: ничего не осталось от золотых концентрических кругов филигранной работы; и от солнечного диска с фаллическим гномоном; и от спирали с часовыми делениями, украшенной изображениями юных дев, чьи прекрасные лики выглядывали из-за зеленых ветвей сикомора, листьев папоротника и синих бород лишайника; и от воздушной арфы, и от серебряного барабана, который бил сам собой, когда священные голуби слетали с высоты за кормом. Искореженные обломки великого творения мастера Флейтиля, созданного столетие назад, когда никто и помыслить не мог, что в Беклу придет война, убитые горем горожане тайно собрали среди развалин ночью накануне того дня, когда солдаты генерала Гед-ла-Дана пригнали туда подневольных работников, чтобы заложили огромную брешь в городской стене. Двое оставшихся ворот — Синие и Лилейные — были очень крепкими и вполне устраивали Беклу, оказавшуюся в опасном положении города, окруженного явными и скрытыми врагами.

Этим облачным весенним утром поверхность Крюка, подернутая рябью от южного ветра, напоминала тускло блестящую глазурь с мелким рельефным узором. У пустынного юго-восточного берега, от которого отлого поднимались вверх по склонам Крэндора городские пастбища, бродили по отмелям журавли, сварливо перекликаясь, изгибая длинные шеи и вороша клювами водоросли в поисках пищи. А на противоположном берегу в кипарисовом саду прогуливались парами и группами или сидели в зеленых беседках люди. Иные из них держались важно, ступали чинно, и слуги несли за ними плащи, бумаги и писчие принадлежности. Другие же — косматые грубоголосые мужики, сущие разбойники с виду, — часто разражались громким хохотом и хлопали друг друга по плечу, изображая непринужденность, но явно чувствуя себя скованно в незнакомом, непривычно опрятном окружении. Некоторые, желая указать на свою принадлежность к военному сословию, но не имея возможности явиться сюда с оружием, приказали слугам нести за ними пустые ножны, так чтобы все видели. Многие мужчины, похоже, не знали друг друга: при встрече они обменивались сугубо формальными приветствиями — поклоном, серьезным кивком, парой ничего не значащих слов. Спустя время все собравшиеся в кипарисовом саду начали обнаруживать признаки нетерпения, даже легкого раздражения. Очевидно, они чего-то ждали и были недовольны задержкой.

Наконец кто-то заметил вдали женскую фигуру в алом плаще, с серебряным посохом, шагающую к саду со стороны Королевского дома. Все потянулись в направлении ворот, и к моменту, когда женщина приблизилась, там уже собралось человек сорок-пятьдесят. Когда она вошла, одни столпились вокруг нее, а другие с делано безразличным видом стояли или прохаживались взад-вперед на расстоянии слышимости. Женщина обвела всех суровым, бесстрастным взглядом, приветственно подняла руку, украшенную алыми деревянными кольцами, и начала говорить. Говорила она на бекланском, но было ясно, что это не родной ее язык. Медленные, плавные модуляции речи изобличали в ней уроженку провинции Тельтеарна, и она, как все знали, была жрицей завоевателей, родом с Ортельги.

— Мои повелители, король рад приветствовать и видеть вас в Бекле. Он благодарен каждому из вас, ибо вы радеете о могуществе и безопасности империи. Как всем вам известно…

Тут жрицу перебил прерывистый, возбужденный голос, принадлежавший коренастому мужчине с прямыми жидкими волосами — судя по акценту, жителю западной провинции Палтеш.

— Госпожа Шельдра… сайет… скажите нам… король… владыка Крендрик… с ним ничего не стряслось?

Шельдра без тени улыбки повернулась к нему и одним своим взглядом заставила умолкнуть. А затем продолжила:

— Как всем вам известно, он намеревался принять вас нынче утром во дворце и провести первое собрание Совета во второй половине дня. Однако ему пришлось изменить планы.

Она сделала паузу, но никаких реплик не последовало. Все выжидательно смотрели на нее; стоявшие поодаль мужчины переглянулись, вскинув брови, и подошли поближе.

— Генерал Гед-ла-Дан должен был прибыть в Беклу вчера вечером с представителями восточного Лапана. Однако их задержали непредвиденные обстоятельства. На рассвете к королю явился посыльный с сообщением, что они будут здесь только сегодня вечером. Посему король просит вас набраться терпения и подождать еще один день. Аудиенция состоится завтра в это время, а Совет соберется после полудня. Пока же вы гости города, и король будет рад всем, кто пожелает отужинать с ним во дворце через час после захода солнца.

Высокий, гладко выбритый мужчина в лисьем плаще, надетом поверх белого складчатого килта и пурпурного жакета с вышитым гербом в виде трех пшеничных снопов, изящной поступью приблизился откуда-то со стороны и устремил взор на толпу с таким видом, будто только сейчас заметил. Он остановился, выдержал паузу, а потом обратился к Шельдре поверх голов учтивым, почти извиняющимся тоном благовоспитанного господина, допрашивающего чужого слугу:

— Хотелось бы знать, что именно задержало генерала. Не будете ли вы так добры объяснить мне?

Шельдра не ответила и, похоже, сделала над собой известное усилие, чтобы сохранить самообладание. Казалось, она не столько обдумывала вопрос, сколько надеялась, что он улетучится сам собой, словно докучливое насекомое. Заметного замешательства она не выказала, но через несколько секунд отвернулась, избегая встречаться с пристальным взглядом высокого мужчины, точно гувернантка или дуэнья в богатом доме, поставленная перед неприятной необходимостью благосклонно принять нежелательные знаки внимания от какого-нибудь друга семейства. Она уже собиралась удалиться, когда господин в лисьем плаще, сохраняя любезный и снисходительный вид, быстро прошел к ней через толпу.