— Эй, Смерть, ты уж пока не приходи за мной! — воскликнул молодой длинноволосый караванщик, отбрасывая назад плащ, чтоб высвободить из-под него руку. Он поднес к губам кожаный стакан и отпил несколько глотков, глядя поверх него с таким выражением, словно ожидал, что вот-вот из-за угла появится упомянутый непрошеный гость. — Мне нужно еще малость поднажиться на юге и опустошить еще несколько кувшинов здесь — верно, Тариса? — добавил он, обращаясь к миловидной девушке с длинной черной косой и серебряным монистом, которая поставила перед ним тарелку крутых яиц в сметане.

— Да, пожалуй, — весело откликнулась она. — Только смотри, как бы тебя не убили на юге в одном из путешествий. Барыши, барыши… не ровен час, придется отправиться в Зерай за барышами.

— Ой, не ровен час, придется! — шутливо передразнил парень и протянул несколько чужеземных монет на раскрытой ладони, по одной под каждым пальцем, чтобы Тариса сама взяла, сколько с него причитается. — Вот, держи. А может, возьмешь меня вместо денег?

— Я еще не настолько отчаялась, слава богу, — игриво отпарировала девушка, беря три монеты и направляясь к Эллероту и Молло.

Веки у нее были покрашены в сине-фиолетовый цвет; на груди был приколот букетик красных тектронов. Она неуверенно улыбнулась мужчинам, не вполне понимая, как с ними держаться: с одной стороны, они незнакомцы, причем явно благородного звания, но с другой — они только что видели, как она кокетничает с караванщиком.

— Доброго утра, милая девица, — промолвил Эллерот таким добродушно-покровительственным тоном, словно приходился ей дедом, но одновременно разглядывая красавицу с неприкрытым восхищением, которое еще больше ее смутило. — Нет ли у вас какого-нибудь настоящего вина, из южных провинций — из Йельдашея, например, или даже из Лапана? В такое утро хочется напиться солнечным светом.

— Нет, господин, давно уже не поставляли, к великому сожалению, — ответила Тариса. — Война, вы ж понимаете. Южного вина нынче не достать.

— Уверен, ты умаляешь возможности этого превосходного заведения, — сказал Эллерот, незаметно вкладывая ей в руку две Двадцатимельдовые монеты. — И совсем не обязательно, чтобы все знали, что именно ты наливаешь в кувшин. Поди спроси У отца. Просто принеси лучшее вино из ваших запасов — только непременно… э-э… домедвежьего года изготовления, знаешь ли, Домедвежьего. Если оно с юга, мы сразу распробуем.

Двое парней вошли в таверну, раздвинув занавес из цепочек, с улыбкой поприветствовали девушку на хистольском.

— Небось, тебе пришлось выучить много наречий, с таким-то количеством поклонников, — заметил Молло.

— Нет уж, пускай они учатся говорить на моем, иначе я с ними и словом не перемолвлюсь. — Тариса улыбнулась и кивнула Эллероту, давая понять, что сделает все, как он просил.

— Ладно, полагаю, жизнь по-прежнему идет своим чередом. — Эллерот взял кусочек соленого баклажана с блюда и забросил в рот, откидываясь на спинку скамьи. — Какая жалость, что стольким неистовым ребятам все неймется! Ты не против, если мы продолжим беседу на йельдашейском? Болтать на бекланском мне надоело, а дильгайским, увы, я не владею. Одно из достоинств этого заведения в том, что никто здесь особо не удивится, если вдруг мы начнем разговаривать, кашляя друг другу в плечо или постукивая по столу огромными зубочистками. Немножко йельдашейского они потерпят, пускай и поморщатся.

— Тот мальчишка… — сказал Молло. — Он украл у меня нож, а ты дал ему денег. И что за дырка у него в ухе? Ты ведь явно знал, чего ищешь.

— Неужто ты и понятия не имеешь, господин губернатор?

— Ни малейшего.

— Желал бы тебе и дольше оставаться в неведении. Ты же говорил, что водил знакомство с этим Лалло в Дильгае. Разве он никогда не рассказывал тебе про некоего Геншеда?

— Нет.

— Ну так будь она проклята, эта война! — вскричал один из недавно пришедших парней — очевидно, в ответ на какие-то слова хозяина таверны, который стоял перед ним, пожимая плечами и разводя руками. — Принеси нам хоть что-нибудь, только живо. Мне через полчаса снова выступать на юг.

— Какие там последние новости о войне? — громко спросил Эллерот.

— О, сейчас по весне опять начнутся заварухи, господин, — ответил парень. — Но с юга пока никто не появится — в ближайшие месяцы уж точно. Генерал Эркетлис двинулся в поход — скорее всего, на восток Лапана, я так слышал.

Эллерот кивнул. Тариса вернулась с простым глиняным кувшином, двумя кожаными стаканами и тарелкой со свежей редиской и жерухой. Эллерот наполнил оба стакана, отхлебнул из своего и уставился на нее с приоткрытым ртом, изображая на лице преувеличенное удивление и восхищение. Девушка смущенно хихикнула и убежала прочь.

— Лучше, чем можно было ожидать, — сказал Эллерот. — Ладно, Молло, забудь о бедном мальчишке. Отнеси все на счет моей чудаковатости. Потом как-нибудь расскажу. В любом случае это не имеет отношения к нашему разговору, начатому на озере.

— Но как они умудрились заполучить обратно своего медведя? — спросил Молло, с хрустом жуя редиску и вытягивая ноги поближе к жаровне. — Насколько я слышал, медведь прорвался сквозь линию бекланского войска и убил Гел-Этлина, словно зная наверное, кто он такой. Если это правда, то мне страшновато, как и всем до единого, с кем мне довелось разговаривать на эту тему. В Дильгае каждый расскажет тебе эту историю, поскольку в бекланской армии был большой отряд дильгайцев и медведь убил их командира — вырвал глотку ударом когтей. Согласись, странное дело.

— И что дальше?

— Ну, тогда ведь медведь исчез с наступлением темноты. Однако ты же знаешь, где он сейчас — там, наверху. — Молло ткнул большим пальцем через плечо.

— Этот Крендрик, король, все следующее лето разыскивал его, — сказал Эллерот. — Как только закончились дожди, он со своими жрицами, или как там они называются, прочесал всю местность от Кебина до Терекенальта и от Гельта до Тельтеарны. Раньше он был охотником, я слышал. Так или иначе, в конечном счете парень нашел медведя где-то в глубине гор, на труднодоступной вершине, — и выжег весь склон вместе с двумя несчастными деревнями, чтобы заставить зверя спуститься на равнину. Потом он обездвижил его каким-то зельем, стреножил цепями…

— Стреножил? — перебил Молло. — Да разве можно стреножить медведя?

— Они поняли, что никакая клетка его не удержит, а потому, пока он оставался в бесчувствии, привязали лапы к удушающему ошейнику — так что чем сильнее он брыкался, тем туже затягивал цепь на шее. Потом медведя довезли до Беклы на открытой колесной платформе, преодолев около двадцати лиг меньше чем за два дня. Повозку тащили тягловые команды, часто сменяющие друг друга, и они двигались без остановок. И все равно зверь чуть не сдох, уж больно не по душе пришлись ему цепи. Но это, дорогой Молло, свидетельствует лишь о том, сколь огромное значение ортельгийцы придают медведю и на какие подвиги готовы пойти ради него. Может, они и речные дикари, но медведь явно вселяет в них невероятное воодушевление.