Он вдруг резко схватил меня за плечи и встряхнул так, что моя голова дернулась назад. Я испуганно уставилась на него, в защитной реакции выставив руки вперед.

— Выключай нахрен эти замашки матери Терезы, иначе я за себя не ручаюсь. В следующий раз я сам потащу тебя за волосы вниз, чтобы знала, как лезть туда, где не место девушке!

— Но ты отказался идти! — привела слабый аргумент в свое оправдание, ощутив, как он сильнее сжал мои плечи.

— Из — за кошки. Из — за драной гребаной кошки, ты чуть не пострадала. Ты вообще не понимаешь, что творишь, мать твою? — его злость была настолько лютой, что я рефлекторно подалась назад, заставив его прищуриться.

— Я уже сказала — прости, — пролепетала еле слышно. — Мне жаль, что так вышло. — Глаза в глаза. Яростные и виноватые. Контраст ощущений и чувств. Желваки на еле освещенном лице ходят ходуном, а на шее венка пульсирует. Странно, но видеть его реакцию, его злость, его переживания было так… необходимо. Черный взгляд обжигал, губы манили, а я глубоко внутри ликовала. Защитный щит сломался, выпустив реальные эмоции. Если бы он вычеркнул меня из своей жизни, не тратил бы время на слова. Да, однозначно спас бы, но на этом всё. Никаких угроз, предостережений. Оставил бы саму переваривать произошедшее. Когда человеку становится безразлично, он не тратит своих сил напрасно. Только эмоции, живые, яркие — являются реальным подтверждением глубоких чувств. А сейчас они были. Я чувствовала это кожей в том месте, где он крепко сжимал ее пальцами. Она горела, так же, как и я. Перевела взгляд на его губы, и снова в глаза.

— Спасибо. — Этого ничтожно мало за спасение жизни. Всю жизнь я готова доказывать ему насколько важен для меня его поступок, насколько нужен он сам… только дал бы шанс… Один единственный… Пожалуйста, Андрес…

Вероятно, мои глаза о многом ему сказали, потому что в следующую секунду сильные руки вдруг грубо притянули меня к себе, впечатывая в стальное тело, а губы впились в мои. Я всхлипнула, и он воспользовался моментом, чтобы ворваться в рот языком, отнимая всю мою волю, заставляя ноги подкашиваться, от, вихрем охвативших, ощущений. Я вцепилась в любимого, изголодавшаяся по его ласкам, становясь на носочки, чтобы быть ближе. Буквально сливаясь с ним в одно целое. Гладя дрожащими пальцами мокрые волосы, подставляя шею под обжигающие поцелуи, под яростные, наказывающие укусы, и торжествуя над его капитуляцией. Мой хороший, родной, шептала я ему, пока он, приподняв меня одной рукой, толкнул ногой дверь в кладовку и захлопнул её за нами. Бархатная тьма окутала своей властью, пока мое сердце сходило с ума, влекомое его жадными уверенными губами, дарящими сумасшедшие ласки. Вся усталость испарилась, я уже не чувствовала боли, кроме той сладкой, которая разрасталась внизу живота, отправляя по всему телу волны желания.

— Я чуть сам не сдох, когда увидел, как ты поскользнулась и поехала вниз, — отчаянное признание, произнесенное охрипшим голосом, свернуло внутренности в узел.

— Прости меня… — прошептала, не видя его, но чувствуя рваное дыхание у моих губ. — Прости!

Вместо ответа его руки заскользили ниже к бриджам, расстегнули молнию и стащили насквозь мокрую ткань вместе с трусиками. Влажная кожа покрылась мурашками, но замерзнуть мне не дали. Коленом развел ноги, и я ахнула, когда мужские пальцы коснулись моей возбужденной плоти. Во рту пересохло, соски болезненно упирались в жесткую ткань лифчика, но уже спустя мгновение я забыла обо всем. В секунду оказавшись приподнятой и вжатой в дверь, Андрес расстегнул ширинку и одним резким движением вошел в меня. Громкий стон сорвался с губ, но Андрес тут же закрыл мне рот поцелуем. Он заполнил меня собой целиком. Резкие движения, наружу и внутрь, пока наглые руки задирают футболку и сдвигают чашечки лифчика, чтобы смять чувствительную грудь. Новый всхлип, но он не слышит. Словно озверел. И хоть не видно было выражения лица, я уверена, оно было устрашающим. Чувствовала это кожей. То, с какой силой он вжимает меня в себя, словно наказывает. А я только сильнее кусаю губы, чтобы не закричать от нереальных ощущений, которые дарят его толчки глубоко внутри меня. Первобытные. Заклеймляющие. Поцелуи, совершенно не содержащие в себе нежности. Наоборот. Он кусал, всасывал мои губы, так, что завтра они будут болеть, но мне хотелось еще. Еще его жадности, несдержанности. Пусть наказывает, если только это и дальше будет так же вспарывать вены изнутри искрящимися потоками. Вдалбливаясь в меня с каждым толчком все сильнее, он подвел меня к той грани, когда я заметалась в его руках, чувствуя неминуемое приближение оргазма.

— Эмилия, — сбившимся дыханием. — Я сейчас кончу. — Волны крошечных судорог по моему телу, и до меня не сразу доходит, что он имеет в виду. Через секунду понимаю, что мы ведь без защиты.

— Да, можно. — Балансируя на грани соображаю, что день безопасный, и сама отпускаю себя, откинув голову на холодную поверхность, чувствуя, как его руки сжимают бедра еще сильнее. Разлетаюсь на миллиарды атомов, содрогаясь всем телом в невероятном удовольствии, которое охватывает и Андреса. Он перемещает руку мне на спину, отрывая от двери и крепко прижимает к своей мокрой груди, пульсируя внутри меня. Это непередаваемо — ощущать его вот так. Без преграды. Всего его. Для меня. Он мой. Только мой. Не отпущу больше! Все сделаю, но не отпущу!

Потом Андрес отвел меня в ванну, помог смыть холодной водой из тазика оставшуюся грязь с тела и волос, пока я молча наблюдала за всеми его манипуляциями, и глупо улыбалась.

— Ты все еще считаешь, что я передавала информацию полиции? — робко спросила, когда он оборачивал меня большим полотенцем.

— Твое маниакальное желание спасать всех вокруг нейтрализует вероятность того, что ты бы могла работать под прикрытием, — сказал строго, но приподнятый кончик губ говорил о том, что он все же переосмыслил последние события.

— Это правда. Я бы не смогла предать человека. Любого человека. Работа в полиции мне не светит.

— Зато в службе спасения — легко! Только надо пройти подготовку, а то каждый раз, когда ты кого — то спасаешь, потом приходиться спасать тебя! — я показала ему язык, а он тут же поймал его зубами и втянул в рот, вырывая из меня легкий стон. — Но Пабло рядом пусть не крутится, иначе я сверну ему башку! — он не шутил. На дне черных зрачков плескалась угроза.

— Но я ведь не кручусь возле него! Моей вины нет в том, что нравлюсь ему.

— Ну тебе — то я башку скручивать не буду. Хотя иногда очень хочется.

Я хотела возмутиться, но меня легко подтолкнули в спину из ванной комнаты, и я замолчала. В доме мы, все же, были не одни, а будить остальных никак не хотелось.

Уснула быстро, укутанная в одеяло, с полотенцем на голове, вымотанная, обессиленная, но счастливая, зная, что утром я проснусь, и все будет иначе! Теперь все будет хорошо!

Ближе к утру шум за окном немного стих, а когда я проснулась и вовсе сменился на легкие порывы, уже не сравнимые с теми, что были еще ночью.

Эля и Пабло еще спали. Пушистый клубочек, служивший напоминанием о том, что произошло ночью, тоже тихо сопел, устроившись рядом с моей головой. Я осторожно погладила его по головке подушечкой пальца и в груди потеплело. Это чудо стало причиной для нашего с Андресом примирения.