Малика улыбнулась:

— Ваш этикет не позволяет смотреть на вас в упор.

— Сейчас я этикет. Посмотрите на меня.

Малика подняла голову. Толан покусал нижнюю губу и принялся ножом снимать кожуру с апельсина:

— Я не хотел подписывать ваше приглашение. Но увидел, как вы гуляете с Адэром Карро по дворцовой площади. Нет, сначала я увидел зверя. Он меня поразил! Где вы его взяли? Я не видел ничего подобного! А потом увидел вас, дорогая. Адэр знал, чем меня взять. — Принц разрезал апельсин на дольки. — Я подписал приглашение, хотя думал, что вы испугаетесь и не придёте. Надо иметь смелость, чтобы пожаловать ко мне во дворец, не имея титула или просто дворянского звания.

Малика вновь принялась рассматривать скатерть:

— Поверьте, чтобы пожаловать в гости к плебею, наследному принцу потребуется намного больше смелости.

Толан хмыкнул, бросил дольку апельсина в рот:

— А если бы я не подписал приглашение, вы бы расстроились?

— Конечно. Я очень хотела посмотреть на ваш мир.

— Понравилось?

— Непривычно. И, на мой взгляд, слишком много условностей, которые мешают узнать людей чуть ближе.

— Например.

— Например, темы для бесед. Они строго регламентированы. Беседуя на балу с виконтом Фандези, мне хотелось столько у него спросить, а я была вынуждена болтать о перелётных птицах, в которых ничего не смыслю и которые меня абсолютно не интересуют.

Толан с улыбкой взглянул на покрасневшего Фандези.

— Думаю, виконту эти условности тоже мешали, — добавила Малика.

— Мешали? — спросил принц у дальнего родственника.

Фандези окончательно растерялся, пробурчал что-то нечленораздельное и отступил за спины дворян.

— Как вам Тарадари? — поинтересовался Толан у Малики.

— Тарадари? Я с ним не знакома.

Дамы захихикали. Кавалеры скривили губы. Адэр нахмурился.

Принц постучал ножом по блюдцу:

— Ведите себя уважительно к человеческому несовершенству.

Взмахнул рукой, скрипачи опустили скрипки.

— Тарадари умер триста лет назад, дорогая. Вы никак не могли быть с ним знакомы.

— Я сказала вам правду, Ваше Высочество.

Принц потянулся пальцем к уху, но передумал. Малика точно рассчитала громкость голоса в наступившей тишине.

— А музыканты так старались усладить ваш слух.

— Вы говорите о музыке Тарадари? — переспросила Малика.

— Ну о чём же ещё, дорогая?

— Простите, Ваше Высочество. Меня учили называть вещи своими именами. Вас интересует, нравится ли мне музыка Тарадари? Я впервые её слышу. Я впервые покинула Грасс-Дэмор, впервые была на балу, впервые вижу наследного принца.

— А вот здесь вы лжёте, дорогая, — возразил Толан.

Глядя на скатерть, Малика свела брови:

— Простите?

— Вы каждый день видите наследного принца. Хотя в Тезаре слово «принц» упразднили. Теперь это просто наследник престола.

Малика посмотрела на Адэра — он чуть заметно покачал головой, будто пытался удержать её от необдуманных слов, — и перевела взгляд на Толана:

— Адэр Карро — для меня не наследный принц. Он мой король до моего последнего дня. И если вам, Ваше Высочество, не трудно, обращайтесь ко мне по имени. Меня зовут Малика. Или зовите меня «аспожа». В Грасс-Дэморе именно так обращаются к женщинам из низшего сословия.

Толан отложил апельсин:

— Моя ошибка. Признаю. Я забыл, что передо мной тайный советник Его Величества Адэра Карро.

— Неудивительно. Когда вокруг столько людей, сложно запомнить, кто есть кто.

Принц премило улыбнулся:

— Наверное, вам тяжело, не имея опыта и должного образования, доказывать свою правоту графам и маркизам.

— Не тяжелее, чем Бенвуто Тарадари, — ответила Малика, вновь опустив глаза. — Он ведь тоже плебей. Его господин присвоил себе творения домашнего музыканта. Бенвуто обратился в суд, а ему за «клевету» на господина сломали пальцы. Выдающийся человек умер в одиночестве и нищете. Спустя сто пятьдесят лет в судебном архиве были обнаружены черновики фуг и сонетов, написанные его рукой, а на них в то давнее время попросту закрыли глаза. Бенвуто Тарадари получил титул посмертно, и его имя носит самый красивый город Росьяра. Но триста лет назад его называли жалким плебеем и гнали с крыльца храма, когда он тянул искалеченные руки за подаянием. Его похоронили в общей могиле вместе с бродягами и преступниками. И никто до сих пор не знает, где покоятся его останки. Я никогда не слушала его музыку, Ваше Высочество, но судя по настроению, которое навеяла на меня эта мелодия, — звучал «Плач дождя».

Принц долго рассматривал Малику. Затем взял бокал с вином. Откинувшись на спинку кресла, сделал глоток:

— Замечательное вино. Попробуйте.

— Я не пью, Ваше Высочество, — ответила Малика.

— Совсем-совсем?

— Совсем.

— И даже не пробовали?

— Пробовала. Три глотка, — проговорила Малика и положила вилочку на салфетку. Перед ней тотчас провели смену тарелок и столовых приборов.

— Занятно, — сказал Толан. — Почему три глотка?

— Иштар Гарпи боялся, что вино отравлено, и попросил меня проверить.

Принц придвинулся к столу:

— Иштар Гарпи… Вот как… И вы не побоялись?

— Нет. Вино принесла я.

— Вы с ним подружились?

— Если беседы тайного советника и заключенного ракшадского воина можно назвать дружбой, то — да, мы подружились.

— На вашем месте я бы так не рисковал. Ракшада — дикая страна. Не понимаю, как мой отец терпит её посланников. Они не знают, что такое придворный этикет и не знакомы с благородными манерами. — Толан пригубил бокал. — Я читал в газетах о героизме Иштара. Занятные сказки. Странно, что газетчики на них клюнули. Эти статьи подмочили репутацию подающих надежду издательств. Жаль, а ведь некоторые мне пришлись по душе. Теперь по моему приказу их перевели в разряд бульварной прессы, и в Росьяре их почти никто не покупает. Разве что простолюдины, чтобы разжечь огонь в очаге или повеселить детей сказкой на ночь.

— Жаль, — согласилась Малика. — Жаль, что в Росьяре героизм принимают за сказку.

Толан со стуком поставил бокал на стол, но тотчас взял себя в руки и произнёс наигранно миролюбивым тоном:

— История Росьяра кишит героическими поступками, которые описаны очевидцами. Настоящими очевидцами. И мы умеем отдавать честь настоящим героям. А к бреду измученного штормом народа, точнее, нескольких калек на палубе, нельзя относиться как к правде. Люди были настолько перепуганы, что даже после шторма не пришли в себя. Иштар преклонил колено перед женщиной? Это нонсенс! Это бред! Это поставило крест на доверии ко всем газетам, которые что-либо писали о Грасс-Дэморе.