Так, стоп! Нахмурившись, Ирина энергично потерла лоб. Гортензия Андреевна спросила, что с ней, но Ирина отмахнулась, лишь бы не упустить мысль. Что-то Настя сказала важное…

С грохотом разъехались двери в тамбур, и по вагону прошли трое мужчин. От них сильно пахнуло лесом и табаком. Ирина испугалась, что они сядут рядом, но, к счастью, мужчины выбрали крайнюю скамейку возле кнопки аварийной связи «пассажир – машинист».

Эврика! Ирина чуть не подпрыгнула от радости, что схваченная за хвост мысль не вырвалась в глубины подсознания, а довольно смирно позволила вытянуть себя наружу. Настя сказала буквально следующее: «Он знал, что я знала».

Ирина тогда пожалела девушку, не стала углубляться в эту тему. Во-первых, не хотелось доставлять Насте лишних неприятностей, а во-вторых, в таком случае следовало немедленно прекратить их мирный женский разговор и оформить Насте повестку как свидетелю, чтобы она в присутствии бывшего любовника и других участников процесса поделилась своими знаниями относительно преступной деятельности киношников.

Ирина решила, что правосудие того не стоит, девушка и так хлебнула горя, чтоб ее подвергать еще и такому испытанию, и нарочно сделала вид, что не заметила этой проговорки.

Не важно, насколько была осведомлена Астахова, суть в другом – как мог Соломатин знать, что она знает, если он сам ничего не знал? Или мог? Но тогда девушка, скорее, сказала бы – он решил, что я знаю. Или он думал, что я в курсе. Но нет, с ее слов, Игорь Васильевич был убежден, что она знала о преступлении достаточно, чтобы из мести заложить его ментам. А как ты можешь знать круг посвященных, если ты сам не посвящен? И откуда Настя могла знать, если уж на то пошло? Только от любовника, который в минуту расслабления похвастался, какую крутую штуку они с мужиками замутили.

Или она возводит слишком сложные конструкции? От напряжения Ирина застонала.

– Что с вами, Ирочка? – всполошилась Гортензия Андреевна. – Вы плохо себя чувствуете?

– Нет, нет, просто мыслительный процесс тяжело дается.

Гортензия Андреевна сочувственно покачала головой:

– Понимаю… А вы не хотите рассказать мне о своих сомнениях? Ехать нам еще далеко, в вагоне никого…

Выслушав Ирину, Гортензия Андреевна тяжело вздохнула и огляделась. Вагон был пуст, мужчины, громыхнув напоследок дверью тамбура, вышли на предыдущей остановке, но учительница все равно подалась к Ирине и слегка понизила голос.

– Во-первых, я на вашем месте не стала бы переживать из-за этого кагэбэшника. Держите его в уме, но не надо слепо подчиняться его рекомендациям.

– Я и не собиралась.

– Рискну предположить, что негативных последствий для вас не будет, если вы его ослушаетесь, ибо даю вам девяносто девять процентов за то, что ваш Соломатин – сексот, причем далеко не самый ценный.

– Даже так?

– Думаю, именно поэтому ему разрешали снимать такие странные фильмы, и, кстати, еще неизвестно, что первично – то ли он пошел в сексоты, чтобы снимать свою заумь, то ли наоборот – специально создавал такой странный продукт с привкусом инакомыслия, чтобы втираться в реально диссидентские круги. Когда же он попался на хищениях, то обратился к своему куратору, ну а тот сильно напрягаться не стал, поскольку в этой среде проще завербовать десять новых агентов, чем вытащить одного старого, вас шуганул и успокоился. Получится – хорошо, нет – совесть чиста.

Ирина подумала, что в логике Гортензии Андреевне не откажешь.

– Он говорил про государственные интересы, что мы должны показать мировой общественности, что у нас существует реальная свобода слова…

Учительница фыркнула:

– Так а что еще он мог вам сказать? Впрочем, Ира, давайте по существу, пока я помню все хитросплетения, а то через полчаса вам мне все заново рассказывать придется. Маразм-то уже дышит в затылок.

– Не скромничайте.

– Итак, Ира, эпизод с плащами у вас более или менее разработан. Факт хищения установлен, директор ателье признался, что получал неправомерный доход за незаконную реализацию кожи и передавал часть денег экспедитору Малюкову, что вроде было установлено на очной ставке, а потом Малюков от всех своих показаний открестился. Так?

– Так.

– Зарплату ребят из танцевального коллектива опять-таки поделили между собой работники ДК и Малюков, причем последний все отрицает.

– К сожалению, это так, – кивнула Ирина. – Была очная ставка с директором ателье, на которой тот показывал, что делился непосредственно с Соломатиным, но тот все отрицал, и факт передачи денег не смогли ни доказать, ни опровергнуть. Мое счастье, как обычно. Работники ателье и ДК, дела которых выделили в отдельные производства, оказались добросовестными подсудимыми, признали вину и раскаялись, а мне попались самые крепкие орешки. Дружно все отрицают, поэтому ситуация довольно дурацкая. Преступление несомненно совершено, а наказать я их не могу, потому что не знаю степень вины каждого.

– Вы забыли, Ирочка, про эпизод с декорацией. Насколько я поняла, для ее возведения были выписаны очень приличные стройматериалы.

– Вот именно. Брус, доска, фанера и черепица.

– А директора студии не удивил такой набор?

Ирина засмеялась:

– Если и удивил, то вида он не подал. Фильм-то детский, а не изверг же он, в самом деле – экономить на юном поколении!

– Разумеется, – кивнула учительница, – сегодня ты на добротную декорацию жалеешь, а завтра что? Будешь задники фломастером на ватмане рисовать? Ладно, директора студии оставим в покое, вернемся к нашим расхитителям. Смотрите, Ирочка, во всех эпизодах они были очень осторожны, работали по замкнутой схеме, не привлекая случайных людей. Сбыт кожи проводился через близкого родственника Соломатина, верно? Им не пришлось бегать по всему городу, искать уступчивого директора магазина, нет, у них был свой человек, который заранее все знал. То же и с ДК. Сначала все продумали, договорились, только потом реализовали свой преступный замысел. Кстати, не удивлюсь, если руководитель танцевального ансамбля тоже окажется чьим-то родственником или близким другом, и, будь я следователем, поработала бы в этом направлении. Остается у нас только эпизод с декорацией. Мы считаем доказанным, что стройматериалы были выписаны, оплачены киностудией и добросовестно отпущены деревообрабатывающим комбинатом по накладной. Точно так же оплачена и отпущена со склада была финская черепица.

– Да, этот момент следователь доказал хорошо.

– Дальше ваш Малюков несет какую-то ахинею. Якобы он сдал стройматериалы на склад, а когда пришло время строить декорацию, они куда-то испарились при полном неведении кладовщика. Он якобы решил, что доски уволок Делиев, и, чтобы не подставлять своего директора картины, распорядился смонтировать старую декорацию. Между тем Делиев клянется, что до заключения под стражу был уверен, будто все в порядке, новый за`мок возведен.