— Кать? — раздался недоуменный Ромкин голос, и она со смущением поняла, что в своих мыслях пропустила какие-то его слова. Переспрашивать было стыдно, а потому Катя только погладила пальцем его по руке и, случайно зацепив один из кожаных браслетов, с удивлением поняла, что тот мокрый.

— Ты что, вообще их не снимаешь?

Рома покачал головой и прижался щекой к Катиному виску.

— Это обещания, Катюха, которые я еще не сдержал, — объяснил он, а она обхватила его за шею, не позволяя отдаляться, и чуть придушенно повторила:

— Обещания?

— Ну да, — он коснулся ее скулы губами. — Даешь себе обещание и завязываешь на запястье браслет. Не помню уже, откуда узнал про такой обычай, но он мне понравился.

У Кати сильно стучало сердце, но и любопытство не отступало. Уж больно хотелось воспользоваться Ромкиной откровенностью — он себе нечасто ее позволял.

— И какие обещания ты так заплел? — спросила она и тут же осеклась. — Если, конечно, не секрет.

— Да нет, не секрет, — легко отозвался Ромка. — Первый завязал на то, что обязательно вернусь в хоккей — его, кстати, уже снял. Второй — что поступлю на IT — надеюсь, он не перетрется раньше, чем это случится. Ну и остальное — по мелочи. Отлично стимулирует, между прочим.

Катя снова погладила его по запястью. Рома чуть напряженно следил за ней. До сих пор он почему-то был уверен, что Сорокина обязательно высмеет подобную традицию, а сейчас неожиданно показалось важным сказать ей правду. Пустить в свой мир. Открыть свою душу. Ведь не одной же физикой строятся отношения. А Рома не хотел Катю терять.

— А этот? — и не думая потешаться, спросила она и указала на единственный ярко-оранжевый браслет. Рома усмехнулся: следовало ожидать. Рыжая искусительница.

— А это я перед выпускным пообещал себе тебя на танец пригласить.

Катя хлопнула глазами. В груди взмыли вверх взволнованные бабочки.

— Меня? Ты же в школе меня едва выносил.

Рома снова усмехнулся и прижался губами к ее виску.

— Много ты знаешь, Сорокина, — пробормотал он, и Кате оставалось только признать, что нет, совсем ничего не знает.

— А почему не пригласил? — совсем тихо спросила она. Неожиданно стало от этого почти до слез обидно. Вот с Бессоновой Ромка танцевал, это она точно помнила. А сама что не так сделала, если он даже данное себе обещание не сдержал?

Почти год прошел — а у нее только сейчас открывались глаза.

— Смеешься, Сорокина? Это среди ночи можно представлять себя этаким лихим гусаром, который с президентом школы на выпускном отожжет. А на деле никому не хочется после твоего отказа посмешищем перед всем классом оказаться. Ты ж тогда так никого к себе и не подпустила.

— Да я!.. — Катя аж подскочила. Самая кошмарная вечеринка в ее жизни! Куча обязанностей, из-за которых Катя порой даже присесть не успевала. Строев этот, следивший за каждым ее шагом. Бессонова, уводившая из-под носа самых приличных парней. А с неприличными Катя, конечно, танцевать не собиралась — не привыкла довольствоваться объедками.

Вот только Ромка к последним никогда не относился — уж в этом Катя не ошиблась.

— Пригласи сейчас! — неожиданно даже для самой себя проговорила она и в упор посмотрела на Ромку. — Обещаю: не откажу.

Рома пару секунд выдерживал ее взгляд, словно оценивал, а потом сорвался с места и исчез в собственной спальне. А еще через полминуты оттуда донеслись звуки самого узнаваемого танца в мире.

— Вальс? — оторопела Катя, когда Ромка вернулся к ней и многозначительно протянул руку. — Я не умею, Ром!..

— Я умею, — и не подумал смутиться он. Катя сжала в смятении руки.

— Я отдавлю тебе все ноги!

— Я переживу, — упорствовал Ромка. — И никому не скажу. Пошли, Катюха; тут, кроме нас с тобой, никого нет, некого стесняться.

Мысль о том, что стесняться она могла именно его, почему-то не приходила в светлую Давыдовскую голову. Не хотела Катя предстать перед ним неумехой. И разочаровать.

— Ром, ну почему нельзя выбрать танец попроще? — прибегла к последнему доводу она, но он категорично мотнул головой.

— Потому что я хочу танцевать с тобой вальс, Сорокина! — отрезал он. — Гусары танцуют исключительно вальсы, а ты знала, с кем связалась. И кому пообещала не отказывать.

Рука у него, несмотря на уверенный тон, чуть дрогнула, и Катя больше не могла артачиться. Сжала Ромкины пальцы и позволила увести себя в зал. В конце концов, уже половина мелодии прошла, вряд ли за вторую половину Катя успеет нанести комнате и ее хозяину столь существенные разрушения, что последний выставит ее за дверь. К тому же он сам напросился. И Катя, если что, ему это припомнит!

Но глупые мысли и глупые страхи растворились, едва только Ромка положил руку ей на спину — так уверенно, знающе и немного вызывающе. Горячая ладонь обожгла даже сквозь блузку, и Катя пожалела, что ее рука должна лежать всего лишь на его плече. Хотелось так же пытать его собственным жаром, а еще лучше — дотронуться до самой кожи, услышать быстрое неровное дыхание, стереть эту снисходительную ухмылку с его губ…

— Расслабься, Кать, — негромко и как-то очень проникновенно проговорил Ромка. — Ничего сложного нет: три шага с одной ноги и три шага — с другой. Я поведу, а ты просто следуй за мной. Обещаю, будет весело.

— Ох, не обещай, Давыдов, а то места на запястьях скоро не останется, — простонала Катя, но возражать не стала. Зажмурилась еще на секунду, а потом выдохнула и улыбнулась. — Веди давай! Раз взялся!

И Ромка повел. Шаг, другой, третий — Катя на удивление быстро приспосабливалась к его ходу. Он подтянул ее чуть ближе и улыбнулся, снова вспугивая бабочек. А потом вдруг закружил в повороте, прижал к себе так крепко, как никогда еще не было.

— Опять скажешь, что я болван? — шепнул он, и Катя почувствовала его желание. Твердое, вызывающее — и Катю обдало жаром с ног до головы. Ничего не придумала, ничего не показалось. И нет больше никаких сил бояться.

— Не скажу, — едва выговорила она и сунула наконец ладони ему под футболку. Рома резко выдохнул и впился ей в губы.

Катька!..

Откуда только взялась такая — смелая, отчаянная, пылкая до головокружения? Не стеснялась, не робела, словно тоже хотела — именно его, Рому, и хотела? И вжималась в него, и сжигала его, и целовала так, что земля уходила из-под ног. И не было сил терпеть и осторожничать.

— Кать!..

Он подхватил одной рукой ее затылок, а второй вытащил блузку из брюк. Собственные джинсы грозились лопнуть от любого неловкого движения, но откуда им быть ловкими, если Катюхины ладони вовсю путешествовали по его спине — сжимали, гладили, вдавливались, как будто впервые ощущали лопатки и позвоночник?

Роме было не до них. В сладкий ягодный аромат вдруг подмешался другой — чуть терпкий, едва слышный, сводящий с ума этой Катюхиной уникальностью. Рома оторвался от ее губ, присосался к шее, чтобы его вдохнуть. Катя охнула, чуть задрожала под его губами и задышала так часто, так упоительно. Рома подлез наконец рукой под струящуюся ткань ее блузки, ощупал изгиб тонкой талии, поднялся выше, почти добравшись до груди…