(Thierry Maulnier, 1938 цит. по: Ory, I9/6, р. 24). Трудно сказать, чем руководствовались в своих действиях эти политики, поскольку ими двигал не столько здравый смысл, сколько предрассудки, страхи и надежды, тайно влиявшие на их решения. Здесь была и память о Первой мировой войне, и неуверенность руководителей, представлявших, какими могут стать их либеральнодемократические политические системы и экономики после окончательного поражения. Но подобные настроения были более типичны для континента, чем для Великобритании. Здесь царила полная неуверенность в том, смогут ли в обстоятельствах полной непредсказуемости результаты политики противодействия оправдать ту чрезмерную цену, которую придется заплатить. Ведь в конце концов для большинства британских и французских политиков лучшим результатом все-

таки было сохранение во многом не удовлетворявшего их шаткого существующего порядка. И за всем этим стоял вопрос: если теперешняя ситуация все равно обречена, то не лучше ли фашизм, чем его альтернатива—социальная революция и большевизм? Если бы единственной имеющейся моделью фашизма была итальянская, то из числа консервативных и умеренных политиков колебались бы немногие. Даже Уинстон Черчилль был настроен проитальян-ски. Проблема была в том, что они столкнулись не с Муссолини, а с Гитлером. Также немаловажен тот факт, что очень многие правительства и дипломаты в 1930-х годах надеялись стабилизировать положение в Европе, придя к соглашению с Италией или, по крайней мере, посеяв рознь между Муссолини и его последователем. Этого не получилось, хотя Муссолини достаточно реа-1/2 «Эпоха катастроф»

листично смотрел на вещи и оставил за собой определенную свободу действий. Но в июне I94O года он сделал заключение, ошибочное, хотя и имевшее под собой основания, что Германия одержала победу, и тоже вступил в войну.

III

Проблемы, возникшие в гдзо-е годы как внутри государств, так и между ними, являлись, таким образом, транснациональными. Нигде это не было столь очевидно, как в гражданской войне в Испании 1936—1939 годов, ставшей наиболее ярким проявлением этого глобального противостояния.

Сквозь призму прошедших лет может показаться странным, что этот конфликт сразу же мобилизовал и левых, и правых как в Европе, так и в Америке, особенно пробудив симпатии западной интеллигенции. Испания являлась периферийной частью Европы, и ее история все время не совпадала с историей остальных европейских стран, отделенных от нее стеной Пиренеев. Она не вступала ни в одну из европейских войн со времен Наполеона, не должна была участвовать и во Второй мировой войне. Еще с начала девятнадцатого века ее дела мало заботили европейские правительства, хотя США спровоцировали короткую войну против Испании в 1898 году, чтобы отнять у нее последние остатки старой мировой империи шестнадцатого века — Кубу, Пуэрто-Рико и Филиппины *. На самом деле, вопреки убежденности поколения, к которому принадлежит автор этой книги, гражданская война в Испании не являлась первой фазой Второй мировой войны, и победа генерала Франко, которого, как мы видели, нельзя даже назвать фашистом, не имела важных мировых последствий. Она просто продлила изоляцию Испании (и Португалии) от остального мира еще на тридцать лет.

Однако внутренняя политика этой выпадающей из общей системы изолированной страны не случайно явилась символом мировой борьбы 193о-х годов. Она высветила фундаментальные политические проблемы того времени: с одной стороны, демократия и социальная революция, при том, что Испания была единственной страной в Европе, готовой к социальному взрыву, с другой — уникальный лагерь ортодоксальной контрреволюции и реакции, вдохновляемой Католической церковью, отвергавшей все, что произошло в мире начиная с Мартина Лютера. Как ни странно, ни русская коммунистическая партия, ни профашистские партии не имели здесь серьезного влияния

* Иснания сохраняла прочное положение в Марокко, против чего выступали воинственные местные берберские племена (одновременно поставлявшие в испанскую армию внушительные боевые подразделения), а также на некотор^1х всеми забытых территориях на юге Африки.

Против общего врага 173

до гражданской войны, поскольку Испания шла своим собственным путем противостояния ультралевых анархистов и ультраправых карлистов*.

Благонамеренные либералы, антиклерикалы и масоны, вышедшие из латинской традиции девятнадцатого века и отобравшие власть у Бурбонов в результате мирной революции 1931 года, не имели поддержки испанской бедноты ни в городах, ни в сельской местности и не могли разрядить обстановку при помощи действенных социальных (т. е. в первую очередь аграрных) реформ. В 1933 году они были отстранены от руководства консервативным правительством, проводимая которым политика подавления волнений и локальных бунтов, как, например, восстания астурийских шахтеров в 1934 году, лишь способствовала нагнетанию революционной напряженности. На этом этапе левые в Испании объединились с Народным фронтом, действовавшим в соседней Франции. Идея, что все партии должны создать единый блок избирателей против правых сил, была нужна левым, которые, правда, не особенно четко представляли себе, как действовать дальше. Даже анархисты в этой своей последней в мире массовой цитадели были склонны просить своих сторонников пользоваться порочной буржуазной процедурой выборов, которые они до того времени отвергали как недостойные настоящих революционеров (никто из анархистов действительно не запятнал себя выдвижением на этих выборах). В феврале

1936 года Народный фронт получил небольшой, но несомненно решающий перевес голосов и, благодаря согласованности своих действий, значительное большинство мест в кортесах (испанский парламент). Эта победа породила не столько сильное левое правительство, сколько отдушину для накопившегося общественного недовольства, что стало все более очевидным в последующие месяцы.

На этой стадии, когда политика традиционных правых потерпела фиаско, Испания вернулась к тому, первооткрывателем чего она являлась и что стало характерной чертой иберийского мира: pronunciamento, или военному перевороту. В то время как левые в Испании искали поддержку за пределами своих границ у Народного фронта, правые устремили свои взоры в сторону фашистских держав. Это произошло не столько благодаря умеренному местному фашистскому движению, «Фаланге», сколько благодаря Церкви и монархистам, которые не видели особой разницы между безбожниками-либералами и коммунистами и не желали идти на компромисс ни с кем из них. Италия и Германия надеялись извлечь некоторую моральную и, возможно, политическую пользу из победы правых Е Испании. Испанские генералы, начавшие серьезно замышлять переворот после выборов, нуждались в фи* Карлизм б^1л монархистским и ультратрадиционалистским движением, имевшим сильную поддержку крестьянства, главным образом в Наварре. В гражданских войнах т8зо-х и i8yo-x годов карлисты оказывали поддержку одной из ветвей испанского королевского дома.

«Эпоха катастроф»

нансовой поддержке и практической помощи, о которой они договорились с Италией.

Однако времена победившей демократии и политической активности масс не являются идеальными для путчей, поскольку путчистам для успеха необходимо, чтобы население, не говоря уже о неприсоединившихся частях вооруженных сил, подчинялось их приказам. Поэтому военные путчисты, чьим командам не подчиняются, тихо признают свое поражение. Классическоергопип-ciamento—это игра, в которую лучше всего играть тогда, когда массы временно находятся в затишье или при утративших легитимность правительствах. В Испании этих условий не было. Путч генералов i/ июля 1936 года одержал победу в нескольких городах, однако в других местах встретил ожесточенное сопротивление народа и местных властей. Путчистам не удалось захватить два главных города Испании, включая столицу Испании Мадрид. По этой причине в некоторых частях страны путч даже способствовал ускорению социальной революции, которую имел целью остановить. По всей Испании началась затяжная война между законно избранным правительством Республики, которое теперь увеличилось за счет социалистов, коммунистов и даже некоторых анархистов, но с трудом сосуществовало с силами массового сопротивления (которые дали отпор путчистам), и мятежными генералами, представлявшимися борцами за национальное освобождение против коммунизма. Самый молодой и в политическом отношении наиболее мудрый из генералов, Франсиско Франко (1892— 1975) оказался во главе нового режима, в ходе войны превратившегося в авторитарное государство с единственной правой партией, представлявшей собой конгломерат с диапазоном от фашистов до старых монархистов и карлистских ультра, носившей нелепое название «Испанская традиционалистская фаланга». Однако в гражданской войне обе стороны нуждались в поддержке, и обе обращались с призывами к своим потенциальным сторонникам за рубежом.