20 марта 1453 года огромное войско Мехмеда II начало переправу на европейский берег Босфора. Османам никто не мешал, только генуэзцы по приказу императора протянули от Константинополя до Галаты по бухте Золотой Рог железную цепь. Она была укреплена по краям на двух защищаемых башнях, на воде поддерживалась бакенами и мешала туркам атаковать город с моря. У османов настоящего военно-морского флота не было, но по приказу Мехмеда пушки и фальконеты были поставлены на четыре сотни небольших и совсем малых судов, опасных своим количеством.

В начале апреля османы подошли к Константинополю с единственной сухопутной стороны, с которой город на протяжении шести тысяч шагов прикрывали стены высотой в тридцать шагов и башни, перед которыми находился ров шириной в тридцать шагов.

Султан устроил ставку на холмах перед стенами, напротив мощной башни святого Романа, имевшей большие въездные ворота. От башни до императорского Влахернского дворца турки установили сотни пушек, перед которыми начали рыть траншеи и возводить земляные валы.

Утром 6 апреля император со свитой, Джустиниани с генуэзцами, среди которых были и мы с Владом, были на башне святого Романа, когда к ней от ставки султана подошло посольство Мехмеда с требованием сдать Константинополь на почетных условиях сохранения жизни и части имущества его жителям при новой власти. Константину и его двору предлагался в управление большой пашалык в Румелии с обещаниями неприкосновенности, которые не стоили ничего. Мы видели, как император резко взмахнул рукой, отказавшись от позора, и послы двинулись назад. Вскоре на холме, где стояли шатры Мехмеда, началось движение, перед ним начали выстраиваться янычары, и вскоре сам султан с пышной свитой подъехал к воротам святого Романа на расстояние в два пушечных выстрела. От пестрой группы на арабских скакунах опять отделились послы, которые подъехали к башне с новым требованием сдать город под угрозой полного уничтожения его жителей.

Перед стенами города стояло двухсоттысячное войско, к которому прибывали и прибывали новые воины. На стенах стояли две тысячи генуэзцев и пять тысяч жителей, с моря город прикрывали пятьсот венецианцев на морских военных кораблях. На одного защитника приходилось почти пятьдесят нападающих, и было ясно, что конец Константинополя близок.

Мы услышали, как император ответил послам султана: «Умру, но своей столицы не отдам!» Послы отъехали назад и совсем скоро вернулись к воротам с ответом Мехмеда Второго: «Умру, но твою столицу возьму!» Послы повернули коней к своим шатрам, и вскоре сотни пушек открыли стрельбу по стенам города, которая не прекращалась ни днем, ни ночью до самого его падения.

Мы вернулись на бриги, и Влад сказал, что своими словами император хотел поднять дух жителей города, которым ничего не оставалась, как выйти на стены для спасения своей жизни, ведь ей теперь грозил быстрый и страшный конец. Я ответил, что нельзя поднять то, чего нет. Мы вышли в город и увидели, что жители, среди которых было не меньше ста тысяч здоровых мужчин, способных носить оружие, и не собирались спасать себя и свои семьи. Везде стояли ругань и споры о том, что византийская церковь не должна покоряться Риму, храмы, теперь не закрывавшиеся и на ночь, были постоянно переполнены молящимися, а цены на продукты на городских рынках поднялись за 6 апреля сразу в десять раз и продолжали расти. Мои мастера изучали город, охраняли бриги, смотрели, как управляются остатки империи перед ее неизбежным концом, все воины были собраны и сосредоточены, понимая, что домой, возможно, придется прорываться с боем. Вечером 6 апреля я усталый вернулся в дом, где жили Джустиниани и часть его людей. Под грохот непрекращающихся пушечных залпов я прошел в зал, где разговаривали Влад и Джанни, и, не видя причин держать эту новость в секрете от итальянцев, с горечью сказал своим князьям о том, что сановники императора, возможно, и сам его первый министр Лука Нотара, несколько дней назад за огромные деньги продали Мехмеду план укреплений Константинополя, и султан сам составил график осады, с помощью своего сербского советника (мы с Владом переглянулись) нашел слабые места обороны и назначил места штурмов, к которым сейчас перетаскивают камнеметы и сто тридцать самых тяжелых пушек.

Закончив, я сказал, что во Влахернах продажа плана Константинополя Мехмеду даже не особо скрывается, это первый, но не последний сюрприз городу от вельмож императора, и в такой ситуации о долгой осаде говорить не приходится.

Влад ответил, что ничего другого он от этого византийского трупа и не ждал, а Джустиниани выругался и сказал, что не будет класть своих людей под ятаганы янычар просто так. Он засобирался к императору и даже пригласил нас с собой как сопровождающих, но Влад и сам догадался ответить, что смотреть там не на кого и не на что, если только не на огромную казну, на которую можно купить половину Европы. Джустиниани ответил, что именно об этом он и собирается говорить с Палеологом, собрал своих командиров, коротко переговорил с ними и отправился во Влахернский дворец, а мы не спеша вернулись на наши надежные «Альбы», видя, как на улицах обреченного на смерть города кипит его обычная торговая жизнь. Только теперь ночами здесь было совсем не тихо, как раньше, – Константинополь покидали те, кто не хотел быть зарезан янычарами или проданным в рабство. Я и мои мастера спали урывками, днем делая выписки в богатейших библиотеках города об истории, географии, климате, ландшафте, рельефе местности, городах, торговых путях, устройстве замков, крепостей, кораблей в Европе и Азии, а ночью встречаясь и беседуя с бегущими от смерти людьми, выбирая для тайной стражи новых конфидентов, хотя выбрать кого-то среди этих обезумевших от страха людей было непросто. Мы смогли только собрать около двухсот талантливых ремесленников, оружейников, специалистов по строительству укреплений и путешественников, хорошо знавших дороги в Османской Порте и вокруг Черного моря, да еще кое-кого, о чем я писать не могу, которых вместе с огромной купленной задешево библиотекой старинных книг отправили в Валахию с небольшим сопровождением, но настоящими пропусками от визиря, благополучно доставившем людей в наши поместья для дальнейшей работы в Хусте или, дай бог, уже в Тырговиште.

Дальнейшие полтора месяца проходили монотонно и однообразно. Османы штурмовали стены, до которых доходили через огромный ров только в некоторых местах, их отбивали, воины возвращались в траншеи, и турецкие пушки продолжали свою бесконечную канонаду. Еще в 1451 году императорская казна выделила огромные деньги на приобретение большого количества пушек и укрепление стен города, но министры Палеолога, который это знал, все золото украли, ничего не сделав для защиты Константинополя. С высоких стен города по отступающим туркам почти не стреляли, хотя достойный огонь мог сократить их наполовину. Османы каждый день под прикрытием канонады и штурмов рыли новые траншеи и строили новые укрепления, приближаясь к городу не по дням, а по часам. Полторы сотни осадных пушек без перерыва били в самые уязвимые места на стенах, которые восстанавливались под обстрелом с большим трудом и потерями.

В середине мая османские траншеи уже были в ста шагах от рва, и осажденные даже не могли их обстреливать, поскольку у нескольких пушек ядер хватало только на отбитие штурмов, которых было проведено с 6 апреля почти двадцать. Единственное, что смогли сделать защитники города, – это не дать прорыть к стенам и башням минные галереи, чтобы взорвать их одновременно во многих местах. На протяжении нескольких тысяч шагов под стенами были вырыты контрподкопы, объединенные проложенной вдоль них галереей. Ни я, ни мои мастера, ни наши воины почти не вылезали из них во время рытья, изучив эту страшную минную войну досконально, и эта наука в свое время очень пригодилась нам в Валахии.