Константин Палеолог как-то смог все-таки, возможно за будущие торговые льготы, которых у него уже не было, договориться о помощи с полутысячей венецианцев и двумя тысячами генуэзцев, обещав их предводителю Джанни Джустиниани Лемнос, но этого было очень мало. Константинополь, имевший четверть миллиона жителей и длину стен в пятнадцать тысяч шагов, собирались защищать от накатывающегося османского моря семь тысяч человек, из которых только каждый третий был воином.

Выслушав мой обзор, Влад презрительно хмыкнул и сказал, что этой уже умершей империи туда и дорога. Я ответил, что после нее придет наша очередь. Господарь тут же заявил, что наша очередь придет независимо от разгрома Византии, потому что янычары не люди, а султан не человек. Спорить с этим мог, конечно, только сумасшедший. Среди валахов идиотов не было никогда.

На рассвете 9 марта «Альба Регия» и «Альба Юлия» пришвартовались в Галате у генуэзского причала. Я заплатил портовые пошлины и пошел разузнать о ценах на хлеб и мечи, а Влад отправился на встречу с Джустиниани. Наши воины оставались на бригах, потому что с таким содержимым в трюмах их разграбили бы первой же босфорской ночью.

К полуночи я сумел встретиться с кем надо на азиатской и европейской сторонах этого стратегического пролива, и, выяснив все, что хотел, о цене на пшеницу, а больше о планах Мехмеда, расстроенный, поспешил на «Альбу Регию» в надежде, что Влад не совершит большую ошибку на встрече с генуэзцами. Но было поздно. Влад договорился с Джустиниани, что валахи-добровольцы вместе с его воинами будут защищать Константинополь от янычар. До сегодняшнего дня я тоже был за то, чтобы провести своих мастеров через настоящие бои в защиту родины от османов не на Дунае, а перед ним, да и увидеть своими глазами, как войско султана будет брать неприступный Константинополь, было бы чрезвычайно полезно. Однако теперь это стало очень опасно.

Я узнал, что через неделю начнется высадка войска султана на европейский берег Босфора, и Мехмед лично обещал ста тысячам пехотинцев, пятидесяти тысячам кавалеристов и тридцати тысячам янычар тимары вокруг рухнувшего Константинополя. Дело было совсем не в огромности османского войска, едва не достигавшего двухсот тысяч. У Мехмеда II тайно находился личный представитель венгерского регента Яноша Хуньяди, выдававший себя за сербского князя из Ниша и помогавший султану добивать Византию своими советами.

Когда Влад услышал это, он был потрясен, но быстро пришел в себя. Мы немного подумали и пришли к выводу, что убийца Влада II примеривает на себя венгерскую корону, для чего ему нужно объявить мадьярам, что Османская Порта на Буду нападать не будет. Стало ясно, что у Хуньяди с Мехмедом уже были какие-то договоренности о сотрудничестве друг с другом, и Влад с упреком посмотрел на меня, проморгавшего этот тайный союз. Я, раздосадованный, огрызнулся, что из Хуста плохо виден Босфор, и заявил, что помощь Хуньяди военными советами, может, и поможет Мехмеду добить Византию, но нашествию на Венгрию помешать не сумеет, потому что главный осман не будет держать слово, данное гяуру. Влад сделал вид, что не заметил мою досаду, и ответил, что венгерская корона некрепко сидит на голове юного Ладислава Постума и вполне может оказаться на голове если не Хуньяди, то его сына Матиаша, и у регента Венгрии есть для этого большие возможности, в том числе и договоренность с Мехмедом о тактических уступках. Это была правда, но не сегодняшнего, а завтрашнего дня, и я сказал Владу, что Хуньяди разрешил ему торговать зерном, а не рубиться с османами, которые ему сегодня совсем не враги. Если Влада увидят на стенах осажденного Константинополя, то он может лишиться Хуста, а без базы на границах Трансильвании нам не видать Тырговиште, как своих ушей.

Мы вдвоем пошли к генуэзцам, и Влад по появившейся у него недавно манере говорить правду, не договаривая ее, сказал итальянскому воину, что если он лично или его люди примут участие в боях, у него отберут землю, и это было не очень дружелюбно принято Джустиниани. Я тоже прямо спросил у сеньора Джанни, почему он собирается участвовать в битве, в которой нельзя победить. От такого неожиданного вопроса Джустиниани растерялся, и я, не теряя ни мига, предложил ему прикрыть отход его воинов в случае, как я выразился, крайней нужды и помочь его кораблям прорваться через Дарданеллы домой. Услышав мои слова, рыцарь заулыбался, и мы увидели, что предложение ему понравилось. Нам подали ужин с мягким итальянским вином, я пригубил бокал и отправился на «Альбы», оставив Влада в гостях у нового друга, который на глазах из хмурого воина превращался в жизнерадостного красавца-рыцаря, который знал, что «в случае крайней нужды» ему будет подставлено крепкое валашское плечо. До высадки Мехмеда оставалось всего ничего, и я на бригах быстро распределил всех наших четырехсот воинов по группам и очередности в изучении Константинополя и его окрестностей, и перед рассветом первые десятки, составленные из воинов и экипажа, ушли с бригов «смотреть Босфор и его красоты». Через неделю не только мои мастера, но и все воины могли с завязанными глазами пройти пол Константинополя, ни разу не споткнувшись.

Все уже знали, что будет осада, и мы с выгодой вчетверо и вшестеро продали зерно и оружие за так необходимое Владу золото. Пиастрам предстоял долгий путь домой, и я уже рассылал приказы о срочной доставке мне сведений о Мраморном море, крепостях Гелиболу и Чанаккале на обоих берегах Дарданелл, острове Лемнос, куда мы должны были доставить генуэзцев, если их корабли погибнут, и Эгейском море, а также о наиболее безопасной дороге к Карпатам от Салоников. Через турецкие земли безопасного прохода не было, как его не было и через Ионические острова и Адриатику до бесконечно далекого от нас Триеста. Это была моя новая головная боль, потому что мы крепко привязались к Черному морю и Дунаю.

Влад, выслушав мой рассказ о путях ухода с генуэзцами домой, не удержался и ехидно заметил, что я должен был остановить его первый приход к Джустиниани, о котором не знал, но я еще более ехидно напомнил ему о пяти бочонках золота, которые мы должны любой ценой доставить в Карпаты, где у меня уже было семь неотыскиваемых убежищ. В наши годы власть без золота взять было нельзя, и второй Дракон сильно помрачнел, а я не удержался и попросил его впредь согласовывать свои визиты с собственной тайной стражей. Мы оба расхохотались, и Влад посоветовал мне любой ценой сберечь его рыцарское слово и валашское золото. Я обещал, зная по опыту, что в процессе борьбы возникает множество неожиданностей, кардинально меняющих ситуацию. Я приказал собрать мне все сведения о том, чем и как и будет ли вообще Эдирне блокировать Дарданеллы полностью, и отправился с ними к Джустиниани, которого почти убедил, что в случае крайнего неравенства сил лучше уходить по Черному морю к Дунаю, от которого не так уж и далеко до Генуи, однако не следует отбрасывать маршрут и по Средиземному морю. Когда итальянский рыцарь сам сказал об этом Владу, тот, не глядя на меня, удовлетворенно произнес, что очень хорошо, когда некоторые прислушиваются к польской поговорке: «Плыл, плыл, а на берегу утонул». Джустиниани и мы с Владом прекрасно понимали, что осада Константинополя будет ужасной, и если в ней вообще удастся выжить, то все дальнейшее будет зависеть от обстоятельств, которые невозможно предусмотреть. Так оно и вышло на самом деле.