Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да вроде пока все нормально идет. Ты по-прежнему в статусе свидетеля. Изменять этот статус они не собираются. А значит действительно, ты свободна. Ты у них не спросила, можешь ли ты куда-нибудь выехать. По статусу, так можешь – ты свидетель.
– Ты предлагаешь мне опять на Кипр, – говорю. – Замуж за грека?
– Не прибедняйся. Тебя Антон хоть завтра в Испанию отвезет. Вот сейчас скажу ему, и он тут же тебе позвонит.
– Ты что. Боюсь я за него. А тут теперь этот привязался.
– Да, – вдруг встрепенулась она. – По моим наблюдениям, Светка собирается замуж. Она очень активно с одним греческим бизнесменом шашни крутит. Она мне говорила, что может быть срастется.
– Ну а ты?
– Ты что, подруга? Не нравятся мне местные. Не местные тоже не нравятся. А Антон по тебе сохнет. Мать говорит, что Валерий часто звонит ей, интересуется. Я ему, между прочим, тоже звонила.
– Что же ты молчала? Скрытничаешь.
– Ну, не хотела, пока все неопределенно.
– А как там Шнырь, Деревянченко?
– Шнырь не появляется А Деревянченко ходит, как обычно. Наставляет генеральных директоров, но уже без прежнего апломба. О тебе ни слова. Все вроде тихо. Твой лондонский друг тоже не появлялся.
– Может все заглохло. Он и не может появиться, я тебе говорила.
– Дай бог.
11
Видя, что все более-менее успокаивается, я на следующий день вечером решила забрать Степку к себе. Его из садика всегда забирал отец, потом отводил к Анне Егоровне. Я хотела забрать Степку и потом уже позвонить Анне Егоровне. Тяжело мне было с ней встречаться. Только я взяла Степку, как Анна Егоровна нам навстречу. Я ей объяснила, что сегодня Степка будет у нас, а потом, мол, решим. День был замечательным, солнечным, по-настоящему весенним. Снег почти растаял, и ручейки весело блестели в солнечных лучах. Я думала, мы коротко обсудим и расстанемся, но она пошла вместе с нами. Степка бежал впереди, а мы не спеша шли за ним. Я, как всегда, не знала о чем с ней говорить. И вдруг она сама спросила:
– Я вижу по тебе, что у тебя на работе все идет нормально.
– На работе нормально, как обычно, но на допросы вызывают. Вот вчера была. Сейчас сказали, что какое-то время беспокоить не будут.
– Ты у них свидетелем проходишь по делу?
– Свидетелем. По НК ведь почти всех вызывают, даже секретарей, охрану и уборщиц, не говоря уже о бухгалтерах и генеральных.
– А уборщиц-то зачем?
– Не знаю, но вызывают.
– Думаешь, у тебя все будет нормально?
И что-то в ее тоне было такое, что у меня мелькнула, даже не знаю почему, мысль, что она разочарована, что меня не суют в Тишину, а потом по этапу. Какая-то подозрительная я стала в последнее время. Конечно, это на первый взгляд дико, а впрочем, ненависть – чувство глубокое. И тут я ляпнула:
– Вы, наверное, разочарованы, Анна Егоровна?
– С чего ты взяла?
– Так мне показалось почему-то.
– Да, я не скрывала, по-моему, никогда, даже при Игоре, что я тебя не люблю. Но желать человеку каторги – это уже слишком. Как ты такое могла подумать? Хотя да, не любила и не люблю. Его нет, а ты цветешь. По-прежнему красивая, а одеваешься так, что любая женщина позавидует. Духи у тебя, я же чувствую, дорогущие, и парфюм тоже высшего разряда.
– Но я на фирме иначе не могу. У меня положение такое.
– Ты не можешь, а вот я могу. И все женщины вокруг меня могут. Между прочим, у всех высшее образование, а не ПТУ. Или как там по-современному – колледж. С каких это заслуг ты можешь, а другие не могут? А ведь погиб он из-за тебя.
У меня от этого заявления, хотя оно и привычно для меня, слезы невольно наворачиваются.
– Из-за меня, да.
– А как же. Не будь тебя, не влюбись он в тебя, жил бы, да жил. А тут жена красивая, хочется, чтобы она хорошо была одета, ни в чем не испытывала нужды. А у него и там не ладится, и здесь не ладится. А ведь он закончил Физтех с красным дипломом. Мечтал о научной работе. В России не получается, уехал бы, как другие ребята, за границу. А с семьей куда уедешь?
– Знаете, если бы он мне прямо сказал, что я ему обуза, и Степка, я бы не возражала расстаться. Тяжело, но не возражала бы.
– Он не мог этого сделать, не мог. Вот ты его никогда не понимала, никогда и ни в чем.
– Ну, извините, что сама не могла его понять и это предложить.
Степка подбежал весь напуганный, видя мои слезы, и ластится ко мне. Я ему говорю, улыбаясь сквозь слезы: «Иди, иди, мы сейчас с бабушкой. Иди не бойся». Пошел вперед и оглядывается испуганно, как зайчонок.
На Анну Егоровну это, видимо, подействовало отрезвляюще.
– Ты меня извини, – говорит. – Ты за Степку не беспокойся. Пусть Николай Иванович мне его приводит, пока у вас неспокойно на работе, пусть будет у меня сколько нужно.
Она засуетилась, подбежала к Степке, расцеловала его и пошла. Степка опять ко мне, весь испуганный. Присела, обняла его. Жаль, тяжелый уже, а то взяла бы на руки и понесла. Он успокоился. И идем с ним, взявшись за руки. А ведь я ей не все высказала. Не хотела окончательно расстраивать. А хотела сказать, что Игорь меня предал. Как же иначе это расценивать? Оставил одну с ребенком. О чем думал, когда шел к краю крыши? О нас со Степкой точно не думал. Ведь здоровый, сильный. Ездил бы зарабатывать, как другие мужики, хотя с этими шмотками погаными. Да, противно, но если не мог найти другого заработка. А со временем что-нибудь изменилось бы. Вот разве я думала, что у меня так все повернется? Пусть погано на душе, но ведь надо Степку растить. Вон он как смотрит чудными глазами. Идет, поглядывает на меня тревожно, родная душа, многое уже понимает. А сейчас, как бы дела не повернулись, а я уже собрала сумму. Отец знает, на какой грядке, что лежит. Хватит ему и Степке и на старость и на учебу Степке, если меня упекут. Да я ради этих чудесных глаз все могу.
12
Шел день, второй, третий, а меня из генпрокуратуры не тревожили. Анна Егоровна на четвертый день позвонила отцу и просила, чтобы тот вечером привел Степку к ней. Говорит, что соскучилась по нему, если, говорит, Вероника не возражает. Конечно, я не возражала. Она действительно любит его и умеет обращаться с детьми. А когда отец привел Степку, она просила оставить его на неделю. Сказала, что она занимается с ним по какой-то там программе и перерывы нежелательны. Опять же, если Вероника не возражает. Ну а весь Кипр прильнул к телевизору в ожидании кардинальных перемен в деле НК. У нас начался саммит семерки, в которой, как говорит отец, Россия выступает в роли шестерки, и в НК, затаив дыхание, следили за этим саммитом. Также пристально следил за ним и мой отец. Но он с другой целью. С целью беспощадной и непримиримой критики самого саммита, а также российских деятелей и зарубежных. Но так как ему одному было скучно просто смотреть,
