Скажет как отрежет. Не боится говорить, что на душе. Больше скажу, я ее даже чуток побаиваюсь. Ее муж давно уж помер, и, видать, это она его до могилы заговорила, такая уж она упертая. Эта дамочка знает о травах больше всех в округе. Когда я по ее указке работаю, время само пролетает, ведь и я неровно дышу к травам. В дни, когда я у нее, я обхожусь без топлива – ну, на разгон не помешает, но всего каплю. Ни в какое сравнение с остальной неделей, когда мне не нужно покопаться в саду. Тут-то у меня горло и пересыхает, и я начинаю – от рюмки к рожку, от рожка к кубку, – особенно если Хетти не является, ведь тогда всё совсем как в тумане, и я весь в мыслях о Хетти, о том, чем ее обидел, и обо всем прочем могу махнуть лишку. Ничего хорошего не выходит.

Сосиска посмеивался, но, как обычно, заскучал от затянутых историй Пиджака о его приключениях в мире флоры, так что сменил тему. Зато сам Пиджак понял, что беседы с мисс Четыре Пирога о травах, пока они шарятся по пустырям ради сорняков, – один из немногих моментов, каких он ждет каждую неделю с предвкушением, хоть и говорит-то только она одна.

Странной они были парочкой – белая старушка в халате, фартуке и мужских строительных башмаках не по размеру, а следом – черный старикашка в шляпе и клетчатом костюме, пробиравшиеся мимо железнодорожного товарного вагона, заброшенных доков и рельсов в высокие заросли и горы хлама вокруг заброшенных заводов у кромки воды, напротив поблескивающего за гаванью Нижнего Манхэттена.

В ту среду Пиджак, шагая позади, заметил, что движется она неуверенно. Весь прошлый месяц она казалась уставшей и нетвердо стояла на ногах. По возвращении домой она порой просила сходить на кухню и промыть да порезать найденные травы, хоть и не слишком часто. Он, черный, выросший на Юге, следовал неписаному правилу, по которому всегда должен оставаться снаружи. Это его устраивало, ведь он все равно боялся заходить в дома белых. Мисс Четыре Пирога сразу предупредила, что сын, проживавший с ней, – кого он ни разу не встречал (а может, и встречал, да не помнил), – строг и не любит дома чужаков. Пиджак не огорчался, думая – случись что в доме белого человека в любой стороне света, если он, Пиджак, окажется поблизости, то и думать нечего, на чью голову падет молот правосудия. Но за месяцы работы она прониклась к Пиджаку доверием. Справившись с ее поручениями на кухне, он как можно быстрее выметался на двор. В конце концов, он и есть дворовый человек. Мисс Четыре Пирога это, похоже, понимала.

Они забрели на поляну к югу от гавани, заросшую высоким бурьяном, и разделились. Он заметил, что на миг она пропала из виду на берегу. Подошел проверить и нашел ее сидящей на выброшенной кухонной раковине, оглядывающей болото перед собой.

– Я знаю, фитолакка где-то здесь, – сказала она. – Чем мокрее, тем вернее ее найдешь.

– Может, не стоит прожигать столько сил на ее поиски, – сказал Пиджак. – У меня двоюродный брат ею траванулся.

– Смотря какую часть есть, – сказала она. – Что он съел? Корень, стебель или листья?

– Боже, я и не знаю. Давно это было.

– Ну вот, – сказала она. – У меня ноги отнимаются. Плюс катаракты. Ничего не вижу. А фитолакка чистит кровь. Зрение становится лучше. Ноги меньше ноют. Я в любой момент могу съесть почти любую часть.

Пиджака впечатлила ее уверенность. Она поднялась и ступила в болото, он последовал за ней. Они заходили все дальше, ноги погружались в мокрую траву, ближе к океану земля становилась все топче. Несколько минут они искали и набрели на приятные находки: скунсову капусту, клейтонию и папоротник. Но никакой фитолакки. Еще двадцать минут они шли вдоль воды на запад. Наконец им повезло на заболоченном пустыре по соседству со старой лакокрасочной фабрикой, выходившей на воду. Там были сокровища: дикая горчица, дикий чеснок, огромные герани и – наконец-то – фитолакка, местами под полтора метра высотой.

Они собрали столько, сколько могли унести, и медленно двинулись через заросли к дому мисс Четыре Пирога.

Она была довольна уловом.

– Огромная, – говорила она о фитолакке. – Такую большую в магазине не купишь. Конечно, в магазине уже никаких хороших овощей не купишь. Берешь помидоры – на вид красивые, блестящие и красные. Как принесешь домой и надрежешь – внутри сплошь красная каша. Вкуса никакого. Как из этого сделать соус для спагетти?

– Видать, никак, – сказал Пиджак.

– Все уже не то, что раньше, – сетовала она. – Вы хоть раз видели сына не хуже своего отца? Сын может быть выше. Или сильнее. Или шире в плечах. Но лучше? Мой сын сильнее своего отца. Снаружи. А внутри? Тьфу.

– Не припомню, чтобы видел вашего сына, мисс Четыре Пирога.

– А, да видели, он носится по округе, – отмахнулась она. – Хочет заработать легких денег, как прочая молодежь. Легче. Лучше. Быстрее. Больше. Только этого они и хотят. Вечно куда-то торопятся. Ни на что времени нет. Нет чтобы нашел себе хорошую итальянку.

Эта мысль как будто ее отвлекла. Выходя через пустыри на Сильвер-стрит, они пропускали настоящие сокровища, которые, знал Пиджак, она уважала: молочай, горец, дикий чеснок и репей. Но она щебетала о своем и по сторонам не смотрела.

– Я говорю сыну: легких денег не бывает. Всех денег не заработаешь, дьякон. Если хватает на жизнь, уже хорошо.

– Как есть, правильно вы говорите.

Она оглянулась на него на ходу.

– Сколько вы уже в дьяконах?

– Если считать годы, собьюсь со счета. Но я бы сказал, уже к двадцати годам набегает, в Пяти Концах. Моя жена, между прочим, была там основательницей.

– Правда?

– Жена у меня была хорошая, – сказал он тоскливо.

– Нынче таких уже не делают, дьякон, – ответила она.

– Это верно.

К возвращению в особняк старушка уже притомилась и неожиданно пригласила его внутрь. Объявила, что устала и поднимется к себе прилечь, а ему дала указания:

– Разложите травы по тазикам и промойте в раковине. Потом оставьте на стойке – и на сегодня все, дьякон. Деньги я положила на столешницу. Закройте за собой заднюю дверь, когда будете уходить.

– Ладненько, мисс Четыре Пирога.

– Спасибо, дьякон.

– Не за что, мэм.

Она поднялась, а он закончил работу как велено и вышел через черную дверь на крошечный дворик. Спустился по ступенькам и повернул налево, в проулок, отделявший ее особняк от соседнего.

Только он ступил в проулок, как столкнулся нос к носу со Слоном.

Признать он его, конечно, не признал. Немногие в Коз-Хаусес знали, кто именно из тех нескольких итальянцев,