Жилу. Вместо ответа откинулся на куст и сцепил пальцы на животе.

Жила ссутулился. Запас злости иссяк. Да и злость была вымученной, для поддержки духа. Вернулся страх. Стало трудно дышать, будто воздух сгустился.

Пытаясь восстановить дыхание, Жила поднялся и прошёлся туда-сюда, делая медленные вдохи и выдохи, перемежая их паузами. Кивком указал на избу:

— Ходил туда?

— Нет.

— А дверь кто открыл?

Бузук высунулся из укрытия. Дверь действительно чуток приоткрыта.

— Наверное, сквозняк.

— Откуда здесь сквозняк?

— Отвянь, — лениво огрызнулся Бузук.

— Интересно, Шнобель до сих пор криво висит?

— Иди проверь.

Жила поёжился:

— Да ну нах. — И вновь стал мерить шагами расстояние от куста до куста. — Ты помнишь, откуда появился Шнобель?

— Когда?

— Последний раз. После того, как я чуть не прибил его. Откуда он приполз?

— Из леса.

— Понятно, что из леса. Между каким деревьями он полз?

— Не помню. А что?

— Он же был весь в крови.

— Ну да, — подтвердил Бузук.

— Здесь нет ни капли крови, — сказал Жила и направился к избе, пристально глядя себе под ноги. Приблизился к крыльцу, пробежался взглядом по ступеням. — Нигде нет.

Посмотреть выше, в дверную щель, он не осмелился. То, что находилось за дверью, внушало страх.

— Ты лучше скажи, где Сяву потерял, — проговорил Бузук.

— Мы разделились, — ответил Жила и ощутил, как лицо овеяло холодом. Не смея повернуться к избе спиной, попятился к Бузуку. Уселся рядом с ним и подтянул колени к груди. — Я уже ни черта не понимаю.

Бузук покивал:

— Влипли мы по самое «не балуй». Видать, пришло время расплаты за все наши грехи.

— Гнилые базары ведёшь, — проворчал Жила и потёр замёрзшие ладони. — Давай запалим костёр, не то задубнем.

— А ты с ракетницы шмальни, чтоб наверняка. Менты, небось, с ног сбились. Ищут нас, ищут, а мы тут торчим.

— С какой ракетницы?

— С той, что в рюкзаке лежит. Где ты его спрятал?

— Говорю же, я не знаю, где этот чёртов рюкзак, — вспыхнул Жила. — Я даже не искал его. Нафиг мне…

— Кофе всё вылакал? — перебил Бузук.

— Чего? — Жила дыхнул ему в лицо. — Чем пахнет?

— Вылакал и заел иголками.

— Да пошёл ты! — Жила вскочил. Но вместо того чтобы уйти, изображая гнев, опять сел и придвинулся к Бузуку поближе. — Ну а ты чего такой спокойный?

— Знаешь, что я думаю?

— Поделись.

— Мы все мертвы.

Жила сморщил лоб:

— Чего?

— Мы умерли, когда автозак придавило брёвнами, только не поняли этого. Застряли в каком-то слое между адом и раем. Ни вверх, ни вниз. Нам предстоит умереть ещё раз, искупить грехи кровью, чтобы покинуть это проклятое место.

Даже не пытаясь стереть с лица маску ужаса, Жила всем телом повернулся к Бузуку:

— Как ты понял, что мы мертвы?

— Рассуди сам. Здесь нет ни дня, ни ночи. Творятся странные вещи. Прошло немало времени, а нам не хочется спать. Мы мечемся как зайцы, а слой не отпускает нас. Отсюда мы можем уйти, если ещё раз умрём. И не просто умрём, а если нас убьют. Слою нужна наша кровь. Земля и трава питается нашей кровью.

— Ты свихнулся.

— Наверное, — согласился Бузук. — Ты спросил, что я думаю, — я ответил.

— А твой дружок?

— Он тоже давно умер. Но у него была иная миссия.

— Какая?

— Привести нас сюда. Он её выполнил. Странно, что он не ушёл из слоя сразу. Видимо, здесь его что-то держало.

— Ты правда думаешь, что отсюда нет выхода? Ну… в смысле… чтобы мы ушли своими ногами.

Бузук достал из пачки сигарету, понюхал и снова спрятал в пачку:

— Сомневаюсь, Жила. Очень сомневаюсь.

— И что нам делать?

— Ждать.

— Хрипатого?

— Ты жди Хрипатого, а я буду ждать, когда смогу выкурить последнюю сигарету. — Бузук откинулся на кустарник и закрыл глаза.

— 31 ~

Максим катался по земле, обхватив голову руками. Перед внутренним взором мелькали картины из прошлого, далёким эхом звучали голоса…

— Хозяин дома? — доносится из коридора.

Он со смехом выбегает из спальни:

— Дома.

— Гармонь готова? — спрашивает отец, снимая ботинки.

— Готова! — отвечает он и упирает кулаки в бока, изображая гармонь.

— Можно поиграть?

Он с радостным визгом летит на кухню.

Отец за ним:

— Куда понёс мою гармошку? — Ловит его и, повалив на пол, бегает пальцами по бокам, как по кнопкам на клавиатуре гармони.

Он крутится, вертится и хохочет до слёз, а отец поёт:

— Ты пляши, ты пляши, ты пляши, не дуйся. Если жалко сапоги, так возьми разуйся.

…«Данька, беги!» — вновь раздался в голове женский крик. А хоровод картинок всё кружил и кружил перед глазами…

— Чего сидишь? — спрашивает мама, расчёсывая волосы перед зеркалом. — Надевай колготки.

Он засовывает руки под мышки и упрямо поджимает губы:

— Не надену.

— Почему?

— Они бабские.

Мама откладывает расчёску и оборачивается:

— Это кто такое сказал?

— Митька из второго подъезда.

— А он не сказал, что надо поддевать под штаны, когда на улице мороз?

— Треники. Как у папы.

Мама роется в ящике трюмо, достаёт ножницы, поднимает с пола колготы и отрезает нижнюю следовую часть:

— Ну вот, теперь это треники. Даже лучше. В таких ходят взрослые мальчики. А в трениках, как у папы, ходят только папы.

…«Данька, беги!» Максим закусил рукав куртки и застонал…

— Не хочу уезжать, — бубнит он, закрывая заплаканное лицо ладошками.

Мама обнимает его за плечи:

— Ну перестань. Мы же всё обсудили. Папа нашёл новую работу…

— Я хочу остаться.

— С кем? У нас никого нет, малыш. Только ты, я и папа.

— Я буду жить у Митьки. Или у Сеньки. Тут мои друзья.

— С тобой поедет твой лучший друг, — говорит мама и усаживает ему на колени плюшевого мишку. — Ты же хотел ехать на машине долго-долго? Мы будем ехать долго-долго, далеко-далеко.

…Максим прижал руки к ушам и сильно зажмурился. Не видеть, не слышать. Не видеть, не слышать…

— Малыш, ты где? — доносится голос мамы.

— Я тута, на полянке. Мы с Плюхой на пеньке сидим. Иди к нам.

— Я бутерброды с колбасой делаю. Будешь?

— Буду.

— Скоро поедем, — подаёт голос папа. — Я уже заканчиваю.

— Хорошо. Мы чуток посидим. Тут так красиво!

Он смотрит вверх и улыбается. Небо синее-синее, солнце жёлтое-жёлтое. Вокруг деревья роняют листву. Трещат сороки. Пахнет ёлками, как в детском садике на новогоднем утреннике. Скоро Новый год, в новом городе, в новом доме, с новыми друзьями.

Он целует мишку в пластмассовый нос:

— Не обижайся. Ты мой самый лучший друг!

Солнце прячется за облаками. Свет тускнеет. Дует прохладный ветерок.

— Замёрз? — спрашивает он и засовывает Плюху под куртку. — Идём, я тебя