восстановиться. Уже давным-давно Оно было бы стёрто, но вы дали мне возможность уцелеть.

— И что теперь? — спросил я. — Мир выправится или останется таким?

— Не знаю, — девочка пожала плечами. — Пока ещё всё зыбко. Есть лишь одна информационная константа, точка невозврата — после неё всё станет ясно.

— Когда ты сломала мир. Или лучше сказать, когда сломаешь?

— Когда Оно сломало, — уточнила Нюра. — Для информации нет прошлого и будущего. Есть лишь ключевые точки. Сейчас время сжимается вокруг точки, когда Оно возникло. Если мироздание не восстановит себя, Оно попытается выстроить новое.

Я вдруг подумал, что Нюра, или, скорее, Оно, ведёт себя странно. Зачем объясняет нам всё это? Чего хочет?

— В Мире После всё перемешано, — сказала Нюра, глядя мне в глаза. — Куски старого мира. Фрагменты нового. Законы природы. Разумные существа. Неразумные твари. Созданное людьми Оно, раздробленное на осколки и пытающееся найти новую связность. Прежнее мироздание, стремящееся всё исправить и вернуть назад. Форсайтники, связавшие воедино старое и новое. И всё это хочет жить, всё это не готово отказаться от малейшего шанса на существование.

Я вспомнил, как мы из будущего попытались разбежаться, помешать нам выполнить задание. Несмотря на чудовищный мир вокруг, несмотря на свои раны, боль, тоску, одиночество.

Потому что всё хочет жить, даже если понимает, что такая жизнь неправильна.

— Ты не веришь, что сможешь построить новый мир, — догадался я. — Вирус не может стать операционной системой. Разум не способен стать Вселенной. Даже твой разум.

Нюра молчала, упрямо глядя на меня.

— Тебе страшно, — сказал я.

— Мне холодно, — прошептала девочка. — Это похоже на страх.

Миша вдруг навёл на неё пулемёт.

— А если я застрелю тебя?

— Ты же не думаешь, что Оно живёт лишь во мне? — ответила Нюра. — Весь Мир После — это Оно. И пусть Оно не хотело, но так уж получилось. Вы не можете разрушить мир.

Я подумал, что она совершенно права, но при этом лукавит.

Не зря же Оно пыталось помешать нам. И Нюру, кстати, тоже ничуть не щадило.

Мы не можем разрушить Мир После. А вот порвать нити, привязавшие его к прежней реальности, я смогу.

Сколько нас, видящих форсайты? Бродящих без памяти в изолированных городах и посёлках?

Четыреста миллионов. Чуть больше или чуть меньше — не так уж важно.

Мне не обязательно их всех видеть.

Будет больно или нет?

Я кивнул Нюре, и она медленно закрыла глаза. Мне даже показалось, что она едва заметно улыбнулась.

И тогда я сказал, думая о людях, роющихся в разграбленных магазинах и складах, листающих старые книги и разглядывающих фотографии близких и дальних, больших и маленьких.

Обо всех. Включая Лену, Мишу, Сашку. И себя.

— Умрите. Все.

Я открыл глаза.

И уставился в монитор.

— Никита, у тебя сетка упала?

Я повернул голову. Офис. Мой офис, моё рабочее место. Поверх зеркальной перегородки торчали плечи и голова Павла, работавшего рядом.

— Что? — спросил я.

Посмотрел на монитор.

Семнадцатое февраля. Десять сорок.

Я ведь должен быть в Центре. Лежать под капельницей, пытаться понять причину События, породившего форсайты и Мир После.

Впрочем, я её знаю.

Но ни в каком Центре я не был, разумеется. И центра не было. И форсайтов.

Весь этот год я работал, причём довольно успешно. Потом мы съездили с Катериной в Турцию, потом как-то легко и с облегчением расстались.

Но Центр я тоже помнил. И форсайты.

И последний форсайт.

И свои слова.

Больно, кстати, не было. Ничего не было, раз — и всё...

Десять сорок.

Событие.

— Чё молчишь? — спросил Павел. — Говорят, сегодня какую-то суперсетку запускают. Может, поломали интернет?

Он даже хихикнул от такого смешного предположения.

Я подумал, что в прежнем мире Павел ударился в религию и уехал куда на севера, сказав, что там подлинная духовность и можно спастись.

Цифры на экране сменились.

Десять часов сорок одна минута.

События не случилось.

Точнее — оно случилось, но было исправлено.

— Мир поломали, — ответил я. — Но уже починили.

Павел покосился на свой экран и довольно сказал:

— Ага, отвисло... Гляди-ка, «Газпром-26» вверх попёр!

И нырнул обратно за зеркальную перегородку, взгляд на которую никогда не вызовет из небытия чудовищного варга.

У меня зазвонил телефон. Я некоторое время смотрел на экран, прежде чем взять трубку и ответить:

— Да, Мишка. Я тоже всё помню.

Эпилог

В том мире, который лежал в моей памяти словно бы вторым слоем, это кафе закрылось полгода назад. В Мире После оно, кажется, было разграблено и сгорело.

Здесь кафе работало как ни в чём не бывало.

Мы сидели с Леной рядом, одновременно смущённые и будто наэлектризованные, а оттого подчёркнуто дружелюбные и чопорные.

— Значит, так, — сказала Лена. — Из моих никто про форсайт не знает.

— Писателя вспоминают, — кивнул я.

— Да брось ты, никто его не помнит... Дядька пашет в госконторе, очень удивился, что я ему позвонила. Но порадовался. Сказал, что заедет как-нибудь, если мать не против, они последнее время не сильно в ладах.

— В сети тоже ни слова о форсайтах, — сказал я. — Ну, писатель такой есть, и ещё есть «Сага о Форсайтах».

— Он сам и написал? — удивилась Лена.

— Нет, не он... — Я махнул рукой. — Неважно. В общем, пока похоже, что только мы четверо и сохранили память о Событии. Если кто-то ещё и есть, то молчит.

— Никто не хочет в психушку, — согласилась Лена. Отпила кофе, вздохнула: — Остыл...

Запущенная вчера супернейросетка всё-таки заработала. Но как-то очень криво. Во всяком случае, предположения о том, что возникнет искусственный разум, уже не звучали.

— Оно оказалось слишком крутым для нашего старого доброго мироздания, — усмехнулась Лена. — И мироздание его изолировало и стёрло. С твоей помощью. А