Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что сделал я? Всего-навсего передал приказ группе штурмовиков о немедленном силовом захвате Уоллер в её кабинете. Причём, по максимально жесткому варианту, с возможностью наличия бомбы и детонатора в её руках.
Штурмовики думать не любят. Рассуждать тем более. Амуницию накинули, оружие похватали и вперёд! Им до одного места, кого «брать». Их не рассуждать тренируют. И не за размышления платят.
А вот «прописыванием» того, от кого поступил приказ, того, как он шёл, через кого и каким путём, я занялся уже позднее. Тогда, когда Уоллер уже не могла помешать. И уже это было гораздо сложнее.
Но, с другой стороны, мне на руку играли Ненависть и Страх. Причём тут они? Всё просто: таких «эффективных» жестких и твердолобых руководителей, как эта Уоллер, ненавидят очень многие. И боятся ещё большее число людей.
Первое означает, что буде представится случай, то «нож ей в спину» воткнут не задумываясь, с огромнейшим удовольствием. И, даже, если в этом «случае» будет что-то странно или «не чисто», просто из этой самой Ненависти. Слишком многим она успела за свою жизнь «мозоли оттоптать». А ещё у неё есть конкуренты, которые только и ждут малейшей ошибки, оплошности, слабости, чтобы разорвать её и сожрать.
Я им этот «случай» дал. И сам удивился, насколько охотно начали эти «доброжелатели» совать ей «в спину ножи».
Второе же – Страх. Уоллер очень боятся. Очень. И те чиновники, оперативники, следователи, сотрудники… те, через кого, и от чьего имени, я передал приказ о её захвате, седеть от страха начали, стоило им осознать произошедшее. И им было уже не важно, как ЭТО произошло и почему. Было важно только одно: если Уоллер вернётся, то им пи… крышка. Уоллер не прощает. Уоллер страшная! Уоллер их всех в порошок сотрёт, с говном смешает, сожрет и с тем же говном высрет! Так что самым страшным кошмаром с этого момента, с момента осознания, для них стало именно возвращение Уоллер. Да они теперь, что хочешь, подпишут, в чем угодно признаются, лишь бы этот УЖАС не смог вернуться. Чтобы Уоллер ни в коем случае, ни при каких раскладах уже не «всплыла».
Ну а я… планомерно, старательно, по мере своих… не маленьких возможностей им в этом благородном порыве помогал.
Уоллер боролась. Должен отдать ей должное: она Мастодонт, которого «свалить» ещё постараться надо. Она, даже будучи в спецкамере, в изоляторе, раненая и ослабленная, всё равно умудрялась дотягиваться и «дёргать за ниточки». Защищаться и нападать. Находить лазейки, разваливать следствие…
А я «обрывал эти ниточки», рассыпал её защиту, уводил в пустоту нападение, закрывал лазейки, докидывал раз за разом улики.
Вообще, удивляюсь её стойкости. Удивительная женщина! Это какое же чувство бессилия она должна была испытывать? Ощущение нереальности, рассыпающегося под пальцами мира, чувства, что сходишь с ума. Ощущение трясины, в которую, что бы не делал, погружаешься больше и больше. Но при этом всё равно продолжала бороться…
Я прям себя злодеем чувствовал. Даже мой внутренний мир в душе пошатнулся… потому, что в какой-то момент, мне это стало нравиться. Я поймал себя на том, что испытываю удовольствие от этой извращённой пытки! Брр!!!
Но, об этом потом. Не одного дня это дело.
В тот день, вернувшись домой, я застал там Лекса. Лекса в близком к невменяемому состоянии.
- Что случилось, Лекс? – спросил я его, скидывая с плеч официального вида пиджак, какие очень любят разномастные правительственные чиновники и агенты правительственных служб. Я ж только из «Аргуса» - надо было соответствовать.
- Мой отец… - начал Лютер-младший. – Он… он попал в больницу.
- Как это произошло? – стал ещё серьёзнее я.
- Ураган… вчера. Отец прилетел в Смоллвиль. Ко мне, в Замок. Мы очень сильно ругались из-за завода, который ты купил…
- Не я, а Фонд, - поправил его.
- Ну да… Отец собирался начать отспаривать собственность Лютер-Корпа на этот завод в суде… одновременно натравив все, какие только возможно, комиссии и службы на сам завод, добиваясь-таки его закрытия. И у него были на это все шансы…
- Ни одного, - улыбнулся я. – Он просто и близко не представляет моих возможностей. Скорее Лютер-Корп перестанет существовать, чем мой… завод моего Фонда закроют.
- Не важно, Кларк, - поморщился Лютор-младший. – В общем, мы ругались. Серьёзно ругались. Я даже, в какой-то момент, желал ему смерти… а потом…
- Что потом?
- Потом в зале Замка не выдержала ураганного ветра крыша. Потолочная балка обломилась. Отца привалило…
- И?
- Он мог там погибнуть, Кларк, - подошёл ко мне ближе, чем предполагает ненарушение границ личного пространства. Взгляд его горел безумием. – А я сомневался! Кларк, понимаешь?! Я сомневался!
- Но вытащил? – уточнил я.
- Да.
- Что с ним сейчас?
- Он в больнице. Врачи провели ему операцию. Сейчас он после неё восстанавливается в палате.
- Знаешь, Лекс, - вздохнул я, делая шаг в сторону. Не люблю, когда моё личное пространство нарушают. Мне это физически некомфортно. – У всех бывают секунды слабости. Минуты слабости. Сомнения – это естественно. И подлые мыслишки тоже есть у всех.
- И у тебя? – с какой-то непонятной надеждой спросил он.
- Конечно, - пожал плечами я. – Не представляешь просто, насколько мне иногда хочется просто взять и убить собеседника! И поверь, Лекс, у меня есть для этого все возможности. Я могу сделать это так, что никто и никогда не свяжет это со мной. А могу сделать так, что от тела этого человека даже мелкого пепла не найдут. Или превратить его в кровавую взвесь, которую снесёт ветром, за секунду, или… Не важно. В общем, своих «демонов» хватает у каждого. И все с ними борются так, как могут. В твоём случае важно, что ты всё-таки спас его. Не бросил. Не поддался грязной мыслишке «поступить, как проще»…
- Ты действительно так думаешь?
- Да, Лекс, - вздохнул я. – Действительно так думаю.
- Спасибо, Кларк, - сказал он.