побоялся, отступил. Лошади это не понравилось, и она обернулась черным созданием с двумя передними когтистыми лапами, а сзади туловище кончалось хвостом. В пасти два ряда острых зубов. Я пустился наутек.

– И как же ты спасся? – спросил Абесибо.

– Она ударилась о невидимую стену, когда гналась за мной. Хрипела, скалилась, но не смогла добраться. Я ушел… И вернулся на озеро спустя два года.

– Зачем? – задал вопрос уже Илла Ралмантон.

– Мой единственный друг погиб из-за несчастного случая. Я сам не понимал, что творил… – Юлиан говорил обобщенно, без каких-либо деталей, понимая, что мелочи выдадут вранье. – Примерно в том месте, где странная кобыла ударилась о невидимый щит, я выложил стену из камушков. И стал звать ее.

– И она пришла?

Юлиан кивнул.

– Я приходил туда каждый день, читал ей сказки, стихи и просто рассказывал истории из своей жизни. Поначалу она пыталась выманить меня к себе на поляну, но затем перестала. Я ходил туда долго, пока мой учитель… – Юлиан замолк, едва не проговорившись про жреца Ямеса. – В общем, я похвастался жрецу дюжей, а он строго-настрого запретил ходить на озеро. Пригрозил, что расскажет отцу. Но я желал попрощаться с кельпи, поэтому явился туда еще раз, в последний.

– Ты коснулся ее? – поинтересовался Абесибо, который уже понимал, к чему ведет молодой раб.

– Да, – снова закивал головой Юлиан. – Я решился погладить ее, по пальцам проскочила будто вспышка, молния или искра, не знаю точно, но пальцы кольнуло. И я ушел. А на следующий день, когда я играл с мальчишками у реки Лоорн и потом остался один, она вышла из воды.

В глазах Абесибо зажегся огонь.

– Она была в образе маленькой девочки: темноволосая, в платьишке. В первый раз я убежал, но на следующий день она снова отыскала меня. Я уж было решил, что кельпи желает отведать меня, но она сказала, что нет.

– Сказала?.. – удивился архимаг.

– Объяснила движениями, – исправился Юлиан, отметив про себя необычную осведомленность мага. – Она не умеет говорить – лишь фыркает, мычит, рычит да хохочет. Кельпи стала приходить каждый день, когда рядом никого не было. Росла со мной, меняясь и подстраиваясь под мой возраст. А я стал замечать в себе некоторые изменения.

– Какие же?

– Будто стал сильнее и крепче. Отец удивлялся, что мой организм очень быстро адаптировался к яду и исцелялся, поэтому стал давать его в больших дозах, что пару раз едва не стоило мне жизни. Но я выживал и получал невосприимчивость ко многим видам ядов. А когда мне было совсем плохо, то приходила она, касалась и снимала боль.

Юлиан вспомнил, как ласково и жалостливо гладила его по голове Вериатель, когда он лежал умирающим от белой розы на берегу, между камней, выблевывая белые хлопья. И это трепетное воспоминание придало ему сил.

– Странный подход к воспитанию наследника… Травить ядом… – Архимаг с усмешкой поглядел сначала на нахмурившегося Иллу, затем перевел взгляд на узника.

– Отец никогда не отличался заботливым отношением или родительской теплотой, – коротко ответил Юлиан и вздохнул. – Но он беспокоился о том, чтобы я в полной мере овладел тем, что действительно было ему дорого – искусством веномансии.

– Ты все рассказал про кельпи? – спросил Илла, вынырнув из своих дум.

Юлиан умолк. Он не знал, говорить ли о Мафейке. Но если он сокроет слишком многое, то может обнажить ложь, поэтому он мотнул головой и продолжил:

– Нет. Когда мне исполнилось семнадцать, то… кхм… Вериатель вынудила меня сесть на нее и помчала к Соленому озеру. Там я зачал ей дитя, и она пропала на некоторое время. А появилась уже спустя несколько лет и с тех пор не пропадала. Я не знал до этого дня, что, помимо крепкого здоровья, еще и невосприимчив к магии.

В комнате наступила тишина. Абесибо и Илла молчали, почесывали свои подбородки и встречались друг с другом взглядами.

– История занятная, – прокряхтел архимаг.

– Такое вообще возможно?

– Трудно сказать, Илла… Когда я изучал труд Гаргари Пра’Ртора из Байвы «Демонология Сангомара», то узнал пять ситуаций, описанных этим рабом. В четырех случаях, три из которых произошли за Черной Найгой, а один здесь, неподалеку, в Клайрусе, прохожий наблюдал совокупление двух людей у воды. Потом, по словам очевидцев, женщина преображалась в кельпи и жестоко убивала своего партнера.

– А пятый случай? – спросил советник.

– В пятом было то же самое, только кельпи был самцом, и убил он девушку после зверского изнасилования. «Демонология» утверждает, что кельпи для размножения требуется часть человеческой души, и, исходя из их кровожадности, они никогда не оставляют любовника в живых. Да и зачем, если его можно доесть целиком, с душой и оболочкой?

Абесибо поднялся с дивана и заходил туда-сюда, сложив руки за спиной.

– Конечно, можно предположить, что на рабе стоит клеймо кельпи, а душа оплетена ею, подобно паразиту, отчего я и не могу повлиять на него. Ведь древнейшие демоны по своей природе неуязвимы к прямой магии. Но почему он до сих пор жив? Почему кельпи выбрала вампира? Их семя не должно оплодотворять самок кельпи.

Юлиан, сидя на полу, лишь пожал плечами.

– Твоя история, хоть и имеет под собой некоторое логичное основание, попахивает фальшью, – подытожил ледяным тоном архимаг. – Ты говоришь, у тебя родилось дитя, раб?

– Да…

– Но это невозможно с точки зрения основ демонологии! Все подобные паразитарные демоны, как кельпи, мимики и прочие, используют в качестве дателей людей. Вампиры, как другая разновидность демонов, пусть и ниже, не подходят для питания душами либо размножения!

– Я ничего этого не знаю… Я вам рассказал то, что было, – пожал плечами Юлиан, пытаясь выглядеть простодушно.

Абесибо задумался, затем, по истечении нескольких минут, обернулся к молчаливому Илле Ралмантону:

– Илла, твоего раба не получится пропечатать, он бесполезен и даже опасен! И я уверен, что он врет. – Поморщившись, он продолжил: – Продай его мне. Я хорошо заплачу!

Юлиан вздрогнул под острым как нож взглядом архимага. А Илла оставался безмолвен и лишь смотрел на сидящего в углу и укутанного плащом нагого невольника.

– Две тысячи золотом! – добавил неприятным голосом маг.

На лицо заключенного легла тень – сумма была невероятной даже для аристократии. Илла Ралмантон раздумывал, но по его лицу ничего нельзя было понять. Наконец он приподнялся, поправил длинную парчовую мантию, давящую на больное тело, и, опираясь на древесную трость, приблизился к Юлиану. Стражники напряглись и затопали к хозяину, но тот лишь махнул рукой.

– Ты сможешь доказать правоту своих слов? – спросил он, глядя сверху вниз на вжатого в угол вампира.

– Да, – кивнул Юлиан.

– Каким образом?

Юлиан задумался, вспомнил о величественной и широкой Химей, что текла за стенами города. В надежде, что сможет обмануть господ и у него получится сбежать, он простодушно предложил:

– Отведите меня к реке, и я позову их. Вы убедитесь, что я не вру!

– Хорошо, – произнес Илла Ралмантон. – Если ты не соврал, то останешься рабом у меня. Если же обманул, то я продам тебя достопочтенному Абесибо Науру.

И хотя по лицу архимага промелькнуло недовольство, он лишь мягко улыбнулся и, попрощавшись, покинул дом.

– Что с ним делать, хозяин? – спросил раб уже порядком уставшего Иллу.

– В барак его. И хорошо закрепите цепями!

На голову Юлиана опять натянули мешок с тугими шнурами и поволокли куда-то на задний двор. Протащили через несколько комнат, покинули дом и несли под покровом предрассветного сумрака сквозь прохладный весенний ветер, пока не громыхнула тяжелая дверь и почти нагое тело не швырнули к стене. Там его закрепили цепями к полу из гранитных плит, и Юлиан вновь остался наедине с собой.

Когда звуки стражи стихли, он попробовал стащить с себя оковы. Металл казался совсем невесомым, будто декоративным, но, как ни пытался он разомкнуть кандалы, у него ничего не вышло. Руки были подтянуты к ногам и словно склеены между собой, и, даже если он сорвет цепь, далеко в этой позе не уползет.

С рассветом он ждал хоть кого-нибудь, но в барак никто не зашел. Лишь иногда заглядывала охрана Иллы, проверяла узника и громко хлопала дверью, закрывая ее на засов.

Время вновь тянулось бесконечно долго… С того момента, как Юлиан с Вицеллием попали в Элегиар, прошло только шесть дней, но графу казалось, что сидит он в темнице уже месяц.

Измученный ожиданием, Юлиан погружал себя в дремоту, пытаясь хотя бы во снах увидеть Вериатель или Фийю. Казалось, о нем все забыли, поскольку новый день плавно перетек в ночь, а заключенный все лежал на каменном полу и вдыхал вонь и смрад, оставленные провинившимися рабами. Повсюду были следы старой крови – сидевших здесь невольников