Петя открыл альбом. Доберман и бабочка Earias clorana на месте, первые буквы слов исправно складываются в DEAR FRIEND. В следующем ряду: красная марка Federation of South Arabia, гашеная советская «Выдающийся русский писатель Г. И. УСПЕНСКИЙ», американский тринадцатицентовик COLORADO, голубой кораблик перед маяком под словом Kuwait, мексиканская марка с неприятным мужчиной по имени Окампо, советская с каким-то Фучиком…

— Эф… У, то есть ю… Си… Кей… — сказал Петя и обиженно замолчал. Будто надеясь на что-то, продолжил: — Оу… Эф… Эф…

Все вздохнули.

— And начинанья of great pitch and moment, — сказал Билибин торжественно, — with this regard сворачивают ход and lose the name of action…[51] Сочувствую.

— Но зачем отцу…

— Чего сразу «отцу»? Не возводите на покойного напраслину.

— Но тогда кто?.. — Петя был в отчаянии.

Билибин развел руками:

— Звиняйте, барин. Чего не вем, того не вем. Я ведь не сам, я токмо по наущению…

— Хватит!

Это был Андрей. Невзирая на смешной больничный вид, он был не смешон: расправленные плечи, пар из ноздрей, гиперболоид взгляда сверлит неприступные крепости билибинских очков…

— Хватит так хватит, — согласился Билибин. — Слушайте, дети, и запоминайте. Вы пришли сюда в надежде на ответы. Разделяя чаяния, вынужден огорчить. Не то чтобы я не знал ответов. Некоторых, — подчеркнул он, — ответов. Но вам они ни к чему. Хуже того: timeo Danaos et dona ferentes[52]. Вам довелось набрести на дырку в декорации, вы в нее заглянули, увидели за кулисами нечто. Только по эту сторону никто не считает себя актером, все уверены, что живут взаправду, — живут, не играют. Какова цена их объяснениям? И если кто-то скажет: «Я все объясню», — защищайтесь от сирен берушами…

— И очками — от мигалок, — сказала Лиза, после «хватит» Андрея осмелевшая вконец.

— Совершенно верно. — Билибин кивнул. — Иначе рискуете заплутать в лабиринтах ложных бинарностей. Добро и Зло как абсолютные, туды их в качель, категории. Ночной — Дневной Дозор. Сектанты против черных археологов. Коньки и Горбунки. Прыщи и свищи. Противоположность единств, единство противоположностей! Да, мир — сложная штука, в нем полно всего, и это все как-то соотносится. Скажем, Осип Алексеевич Баздеев уверен, что дело в сознательных реинкарнациях. Если задуматься, это ерунда: такие реинкарнации — удел исключительно высших бодхисаттв. Но ход мысли-то верный! Еще одного персонажа убедили: во всем-де виновата Волна. И тут есть доля истины, но другой. О вашем, Андрей, оккаметроне фон Карлсона и не говорю. А уж многоглазый улей жизни, Годзилла, дракон на стенке, кажущиеся мертвецы, дурные бесконечности…

— Старушки в кроссовках, — подсказала Аня.

— Это кое-кто увлекся сериалом Falling Water, — странно объяснил Билибин. — Хорошо, что не «Утопией». Как в анекдоте: скажи спасибо, сынок, что ты не похож на Микки-Мауса! Кстати, о сериалах: кто смотрел «Евангелион»?

Андрей и Лиза подняли руки и обменялись робкими взглядами. «Евангелион» они смотрели, понятно, вместе. Лизе страшно понравилось, Андрею — наоборот.

— Это такое аниме, — пояснил Билибин для Пети и Ани. — В нем много чего происходит, но всякий раз один тайный уровень оказывается придатком следующего. А на верхушке пирамиды сидит человек, для которого перерождение Вселенной — лишь побочный эффект от воскрешения жены. В таком вот аксепте. Я что хочу сказать. На ваши вопросы нет одного ответа — мы не в «ЧГК» играем. Ответов много. Смотря какой пласт реальности брать, а они в динамике. И взаимодействуют… Граф был прав, хоть и Лев. Убеждаясь в совершенной недоступности причин, мы вместо них ищем законы. Понимаете? Причины непостижимы. Для их постигновения надо быть Богом. Мы — не он. Не стоит и любопытствовать…

— Что это за законы? — спросил Андрей с интонацией злого следователя.

— Они просты. Сколько бы уровней и заговоров мы перед собой ни видели, в мире есть две силы. Сила Дэ и сила Тэ. И я не про инь-янь-хрень — забудьте ложные дихотомии. Силы всего две. Одна предлагает стать сверхчеловеком. Другая, наоборот, требует остаться людьми. И любой наш выбор всегда сводится к выбору между силой Тэ и силой Дэ…

— Дэ — как Дао? — спросила Аня.

— Приятно иметь дело с умными людьми! А Тэ как Тао, — Билибин ухмыльнулся. — Не зацикливайтесь на названиях. Человеки и сверхчеловеки — вот главное! Одна сила делает тебя демиургом. Вторая твердит: ты не лучше других. Стать или остаться, that is the question![53]

— Вы сами-то выбрали? — спросила Лиза саркастически, в тон Билибину.

Тот сцепил пальцы и положил на них подбородок.

— Я сам-то выбрал. Но что именно — не скажу, хотя догадаться легко. Беда в том, что мой выбор не дает мне права разглашать… мой выбор. Даже эксперимент накладывает ограничения на наблюдателя…

— Так мы все у вас морские свинки, — едко заметила Аня.

А Андрей спросил:

— Что за эксперимент?

— В том и дело, — ответил Билибин как-то даже грустно, — что это все не эксперимент. И никто не наблюдатель. И тем не менее…

— Вы сами себе противоречите, — бросила Лиза.

— Я, как Платон Каратаев, да. Непротиворечивы стройные теории. Но они ничегошеньки не объясняют… Revenons à nos moutons[54]. Вы четверо — и другие ребята из вашего класса — действительно попали под Волну с большой буквы «вэ». Но Волна, как совы, не то, чем кажется. Волна ставит вас перед выбором. Каждый из вас сделает выбор, от которого, так получается, зависит очень многое. Почему — не спрашивайте. Что и когда — тоже лучше не. И вы не одни такие — речь, как сказал бы граф, о равнодействующей миллиардов воль, — но вы в силу обстоятельств и своей природы вольны выбрать большее.

— Это вы нам сейчас повесть Стругацких пересказываете, — сказала Лиза. — «За миллиард лет до конца света», да? А от выбора одного человека, — она метнула ненавидящий взгляд в Андрея, — ни фига не зависит. Ни-фи-га.

Билибин кивнул.

— Одному сыну плотника тоже это говорили. Он в детстве, знаете, любил зверей. Другие дети их мучили, а он — нет. Но и детей, которые мучали животных, он любил тоже. Кончилось известно чем. Точнее, не кончилось. А Стругацких я люблю, да. Очень.

Лиза притихла. Петя, будто проснувшись, спросил:

— Что такое Волна?

Билибин открыл рот, подержал его открытым, как бы в нерешительности, и изрек:

— Волна — это история.

— История чего?

— Всего. История всех историй. Она приходит, когда вы ее не ждете, и захлестывает вас с головой, как волна Хокусая — лодку во сне жены рыбака… Ладно, пора и честь знать. Что мог — сделал, дальше сами. Как сказано