Элии улегся с краю, скомандовал:

– Все, начали! Хорхе, ты помнишь, где видел пятно? Тогда веди, мы к тебе подстроимся. Джошуа, убери свет!

Стало темно, только под закрытыми веками прыгали разноцветные пятна. Сосредоточиться никак не получалось, мешал горячий бок Элии. Я думала о том, как устала находиться в маленьком замкнутом пространстве, от неестественных отношений, от страха перед будущим, от безнадюги. Мы не вернемся, сказал Хорхе, и теперь я была убеждена, что будет именно так. Почему – не знаю, но уверенность в том, что пути назад больше нет, захлестнула меня.

Ладонь Элии приподнялась и резко опустилась на мои пальцы. Да, я знала, нужно работать, но так не хотелось туда, где меня ждала совершенно ненужная определенность. Насколько приятнее предполагать, что обстоятельства могут повернуться в лучшую сторону, чем твердо знать, что все, настал конец, безжалостный и бесповоротный.

Я никогда не испытывала приливов героизма, может, совсем уж мышью и не была, хотя и предпочитала обычно отсиживаться за чужой спиной. Но сейчас… конец ожидал всех, и ничья спина больше не могла спасти меня.

Элии больно хлопнул по руке, Лилька с другой стороны нетерпеливо дернула за пальцы. Все, все, иду…

И давно знакомая, неохватная взглядом, невообразимо огромная стена возникла передо мной. Мы неслись, увлекаемые волей Хорхе, над горами космического мусора, прижатого к колоссальной оболочке чудовищной силой тяготения. Как на Луне, мелькнула вялая мысль, только я больше никогда не увижу ее вблизи. Мы не вернемся, стучало в голове, мы не вернемся…

Дыра медленно наплывала на нас, проступая из мрака берегом черного океана, ее края были вывернуты наружу. Нечто грандиозных размеров вырвалось на волю из сферы, и было ясно, что это – не что иное, как Пожиратель звезд, проклятье старших братьев человечества, прямо сейчас нацеливавшее свою черную пасть на наше Солнце.

Вот и края дыры скрылись из виду, одна глубокая, бездонная темнота осталась под нами, тускло мерцающая слабым, едва заметным голубоватым светом. Что теперь, внутрь?

Мы придвинулись к темноте провала, но внезапно мерцание начало усиливаться, собираясь в клубок голубовато-белого света, растущий со страшной скоростью. На его полупрозрачной поверхности стали проступать неровности, как будто невидимые умелые руки изнутри придавали ему форму. Боже мой, это же человеческое лицо!

Мертвенная белая маска размером с материк без малейшего выражения глядела на нас неживыми черными дырами. Мне показалось, что я уже где-то видела это лицо, но понять, кому именно оно принадлежало, никак не могла. И размеры такие, что смутят кого угодно, да и прорези вместо глаз, как на посмертной восковой маске, мешали узнать его.

Мы резко остановились и зависли над ней, ожидая продолжения.

– Уходите. В этом облике вам сюда нельзя. Ждите на корабле, мы вас проведем внутрь, – не пошевелив губами, произнесла маска.

Силе, которая выбросила нас назад в одно мгновение, было невозможно сопротивляться. В темноте каюты голос Элии мрачно произнес:

– Значит, не вернемся… Ну что же, зато я теперь знаю, что делать!

– Чем бы оно ни было, – спокойно ответил Хорхе, – нам скоро придется познакомиться с ним достаточно близко.

– И что ты собираешься делать? – я толкнула Элии в бок.

– Сейчас узнаешь, – хладнокровно заявил он, встал на ноги и схватил меня за руку. – Вот только отдам команду нашим пилотам.

За дверью продолжал воодушевленно материться Серега.

– Что на этот раз? – равнодушно поинтересовался Элии.

– Вашу мать! – у Сереги от злости побелел кончик носа. – Явилась какая-то гнусная харя и велела ждать дальнейших указаний.

– Каким образом? – уточнил Элии, направляясь к дверям нашей каюты.

– Белое безглазое лицо появилось на экране, – начал Лори, – и приказало…

– Выполняйте, – отрезал Элии, заталкивая меня в каюту, и закрыл дверь. – Джошуа, минимальное освещение, и оставь нас одних, будь другом. Заодно попроси всех некоторое время нас не беспокоить.

В голубоватом, почти лунном свете, который установил Джошуа, лицо Элии показалось мне растерянным, как будто он не знал, что делать и что говорить.

– Не понимаю, что со мной, – беспомощно пожаловался он. – Такое ощущение, что я забыл, кто такой.

Я оторопела. Как это прикажете понимать?

– Давно хотел поговорить с тобой, но все не получалось. Видел, что ты в последнее время сердишься на меня, хотел объяснить, что я вовсе не такой злодей, как тебе кажется. Но… Это знание, которое мы подцепили там… о том, что мы не вернемся… кто знает, правда это или нет? Оно как вирус – ты чихаешь и чихаешь без остановки: не вернемся, не вернемся… и перестаешь понимать, что с тобой, собственно, происходит. Женя, я давно люблю тебя, еще с первой встречи у фермы рядом с твоим домом, помнишь, ночью? И я специально пришел к тебе с открытым лицом там, в доме на море … хотел посмотреть, как ты на меня отреагируешь – мало ли, я тебе не понравлюсь. Наверное, это не очень красиво и уж тем более не умно, но то дело, которое я должен был сделать, и любовь – они мало совмещались. Человек может внушить себе любую идею и действовать в соответствии с ней, а потом оказывается, что его зациклило, и он не может остановиться… и приходит время, когда он понимает, что все, больше нечего ждать. Ему ничего не осталось, кроме как попытаться понять, что же такое настоящая жизнь, позволить себе жить и любить без всяких ограничений… И теряется, потому что большая часть его давно стала запрограммированной на победу машиной. И вот я, Элии, стою перед тобой и не могу понять, кто я? Машина для подвигов или обычный человек? Скажи мне, кто?

Я невесело рассмеялась. Бедный осьминожек! Как просто заморочить себе голову, когда приходит время сделать то, к чему так долго стремился, и оказывается, что ты элементарно боишься сделать последний шаг.

– Я так долго тебя ждала, – и погладила его растерянное лицо. – Ты воображаешь, что любовь – такая же серьезная вещь, как твоя миссия? Не суетись, забудь про все. Вот ты, а вот я… и больше ничего не существует. В словах нет любви, она просто есть, где-то там, за ними.

И мы ушли туда, где нет ни слов, ни дел, ни ожиданий, ни обязательств… И нас больше не стало, остались лишь два раскаленных тела, пылающих нежностью в душном полумраке маленькой каюты.

Но в конце концов мы все-таки вернулись обратно и долго остывали в молчании, пока Элии не нарушил его тяжелым вздохом:

– И вот я поддался своей слабости и стал нормальным человеком, и снова начал бояться за тебя и себя – почему мы не вернемся и что это может значить?

– Не знаю, – вздохнула и я, – и знать не хочу. Но надеюсь, что мы больше никогда не расстанемся.

– Очередная последняя надежда? – усмехнулся он. – Сколько их было? И сколько осталось?

– Одна-единственная. И не надежда, нет, не она… Привычка рассуждать о надеждах подвела. Нам осталась только вера в то, что все будет хорошо. Мы больше ничего не решаем, – я поцеловала его и подтолкнула. – Вставай, там Сережка, наверное, рвет и мечет.