– Слушай, у меня своя жизнь и свои представления, чего я хочу. Зачем ты вмешиваешься? Я не хочу покупать в Лондоне люстру ни с тобой, ни без тебя. Почему я должна менять свое отношение к этому вопросу?

– Потому что я без тебя страдал уже достаточно все выходные и хочу в следующие быть только с тобой.

– Можешь полететь со мной в Милан за компанию.

– Не могу.

– Почему, можно спросить?

– Потому что будет ясно, что я не в Британии, понимаешь? Она позвонит, а гудки другие.

– Прекрати. У тебя на все причины, и все они какие-то больные. «Гудки другие», бог ты мой! Какое это имеет значение?

– Но мне же надо будет это ей как-то объяснить…

– Что объяснить? Что ты в Милан слетать не можешь?

– Она думает, что у меня много работы и я в Лондоне.

– А почему ты не можешь ей объяснить, что у тебя любовь с другой женщиной, что у тебя теперь две женщины в жизни, что ты имеешь на это право, и пока она там считает на счетах в Берлине, ты покупаешь с другой женщиной люстры в Милане?

– Ты что, издеваешься надо мной?

– Просто повторяю твои же аргументы, почему ты имеешь право любить двух женщин одновременно.

– Я имею на это право, это совершенно нормально.

– Ну и прекрасно, вот пойди и объясни это ей. Объясни, что любить меня ты вправе, что это «нормально».

– Я не могу ей рассказать про тебя.

– Я ничуть не удивлена. Знаешь что? Прошу тебя, сейчас вот, встань, пожалуйста, выйди в ту дверь и закрой ее за собой.

– Анна, моя маленькая принцесса! Я люблю тебя. Но у тебя все черное или белое. А жизнь сложнее.

– Хельмут, я слышала это уже столько раз. Когда ты начал эти свои дурацкие, ребячьи, сентиментальные, приторные подъезды ко мне, я сказала тебе, что не притрагиваюсь к несвободным мужчинам. Мы должны прекратить всё раз и навсегда. Прошу тебя, иди домой.

«Нет, точно, все это никому не нужно», – размышляла она час спустя, когда Хельмут наконец ушел, сказав, что она так несправедлива к нему. «Он не понимает очевидных вещей. Вернее, просто не хочет их слышать, потому что ему так удобнее. И зачем я ему пыталась это объяснять целый час? Эгоцентрик, потребитель, жалкий, жалкий дурак. Зачем я добивалась, чтобы он понял? Das ist mir egal. Total egal»[3].

Анна не отвечала на его звонки в выходные, как и планировала, слетала в Милан, игнорируя его тексты и в понедельник, и во вторник. Набрала кучу работы и решила весь вечер работать дома. Все-таки не так устаешь, как в офисе. И покурить дома можно. Ей нужно было доделать годовой отчет для Москвы. Она уже и так затянула до конца февраля. А на следующей неделе ей уже надо лететь туда для обсуждения и выстраивания стратегии на год. Гос-с-с-поди, когда же этот телефон прекратит звонить? Хельмут не отвяжется. Надо ему ответить.

– Алло!

– Привет, это Джон. Как ты?

Анна почувствовала только, что ничего не почувствовала.

– Нормально, дома работаю.

– Ты очень занята?

Они поболтали несколько минут, Джон старался, чтоб его голос звучал как можно более раскованно, как будто ничего и не произошло. Анна не видела причин, почему ей следовало бы сказать что-то типа: «Забудь мой номер и больше никогда не звони». Неэлегантно. Банально. Удивительно, насколько ей было легко… Сердце не колотилось, мурашки не бегали. Так, обычный трёп…

– Я посмотрел анонсы театров. Как насчет того, чтобы на следующей неделе пойти в Королевскую оперу на «Мадам Баттерфляй»? Театр, потом ужин в Ковент-Гарден?

– Звучит прекрасно. Жаль только, что мне надо в Москву на следующей неделе. Но спасибо за приглашение. Если это все, можно я доделаю отчет? У меня завтра дедлайн.

Первый месяц после их расставания Джон чувствовал себя почти прекрасно. Он скучал по Анне, но гораздо больше наслаждался покоем в семье, тем, что больше не надо врать и выкручиваться. К нему вернулось чувство сбалансированности, стабильности жизни. Это походило на праздник. Он вообще не понимал, как мог так долго жить подругому.

Одри была к нему ласкова. Она победила и не хотела наказывать его за то, что нашкодил. Она хотела, чтобы ему было уютно и он на всю жизнь запомнил, где его место. Тем более Рождество, Новый год, гости, гольф и прочее. Всё, как всегда. Они поехали к друзьям в Сэнт-Эндрюс и гуляли по берегу моря, вдыхая его запах. Джон время от времени думал об Анне, но мысли не были мучительны. Он просто думал о чем-то красивом, о прелестной игрушке, чье тело он так любил держать в руках…

Спустя месяц он продолжал думать об Анне, о некогда прелестной игрушке, чье тело… Она что, все еще занимала место в его жизни? Эта мысль смущала, как-то покалывала. Нет, он никогда не потеряет Одри. И вообще, все начинать сначала – идиотизм, опять эти секретные свидания, звонки из сада, жизнь на разрыв между работой и двумя женщинами. У него только все встало на свои места. Джон снова наслаждался работой после того, как Джулия уехала в Сан-Франциско, дома – гармония. Но мысли об Анне и примешивающаяся к ним грусть не оставляли.

«Как же получилось, что я отпустил ее, потерял? Ведь это была такая дивная игрушка, во всем было столько радости». Джон не знал, что именно он хотел бы от Анны. Просто, наверное, видеть ее время от времени. Не часто. Так, легко… О’кей, не получилось в первый раз. Это была его вина. Он дал отношениям зайти слишком далеко. Но это же не значит, что второй раз он станет повторять те же ошибки? Если всё – в первую очередь собственные чувства – держать под контролем и всему отводить свое место. Может, попробовать? Опера. Не его стиль. Но, по крайней мере, сильная заявка о том, что действительно приложил старания.

Джон не думал, что так расстроится, когда Анна отказалась встретиться. Он же не рассчитывал, что она вот так и сидит дома в ожидании, когда он ей позвонит и позовет в оперу. Ясное дело, у нее своя жизнь, командировка в Москву. Что тут обижаться? На следующий день он послал ей совершенно идиотский текст: «Хорошо было вчера услышать твой голос. Желаю хорошего полета и удачи. Д.». И пожалел в ту же минуту, когда нажал на клавишу «Отправить». Она поймет, что ему больно. Что ему теперь делать? Забыть? Или как-нибудь всё же еще раз попробовать?

Анна улетела в Москву, работала неделю, потом наступило Восьмое марта, и она застряла. Сначала Женька потащил всех в ночной клуб. София была, как всегда, прелестна. Марк опять с новой девушкой, но в тот день в Москву приехала по делам Наташа, его бывшая жена, от которой Анна всегда была просто без ума. В основном из-за Наташи она потащилась на эту вечеринку. Наташа была красавицей и умницей. Она вышла снова замуж за какого-то богатого то ли кинорежиссера, то ли продюсера, то ли рекламного деятеля. В общем, что-то богемное. Теперь Наташа жила на Лонг-Айленде, вела светский образ жизни, чего ей всегда хотелось больше всего в жизни, держала собственную галерею, но не так чтобы очень удачно. Они с Анной весь вечер проболтали про Лонг-Айленд. Наташа нахваливала свой Саг Харбор на заливе, а Анна ничего, кроме открытого океана, не признавала и рассказывала, какие необыкновенные закаты на оконечности ее любимого Монтока. Пили до трех ночи, Анна и девчонки, как в старые добрые времена, бегали в туалет и с помощью кредитных карточек, сидя на унитазе, делали тоненькие дорожки.