– Я тоже сгоняю в душ, – сообщает он. – Я набил ведерко льдом и достал питье. Я не знал, чего ты захочешь. Взял газировку и воду.

Он берет боксеры и, стараясь не смотреть на меня, идет в ванную. Когда проходит мимо меня, я хватаю его за руку. Он останавливается и поворачивается, внимательно глядя мне в глаза.

– Можешь сделать мне одолжение?

– Конечно, детка, – с готовностью отвечает он.

Я подношу его руку к губам и целую в ладонь, затем прижимаю к щеке.

– Знаю, ты беспокоишься за меня. Но если из-за моих злоключений стыдишься влечения и даже не можешь смотреть на меня полуодетую, то мне вообще крышка. Ты единственный, кто у меня остался. Пожалуйста, не изменяй своего отношения.

Он понимающе смотрит на меня и отводит руку от моей щеки. Потом опускает взгляд на мои губы, и в уголках его рта появляется еле заметная усмешка.

– Ты даешь мне «добро» и разрешаешь желать тебя, даже если твоя жизнь превратилась в кошмар?

Он, с улыбкой обняв за талию и придерживая за голову, крепко целует меня. Его поцелуй – самое то в такую минуту. Это единственное, что радует в мире, полном всякого зла.

– Мне правда нужно в душ, – напоминает он между поцелуями. – Но теперь, когда я получил «добро» на прежнее отношение… – Он хватает меня за зад и притягивает к себе. – Смотри не засни, пока я в душе, а потом я постараюсь доказать тебе, какая ты классная.

– Хорошо, – шепчу я.

Отпустив меня, он идет в ванную. Я ложусь на кровать и слышу плеск воды.

Пытаюсь смотреть телевизор, поскольку обычно не имею такой возможности, но не могу сосредоточиться. Миновали эти ужасные двадцать четыре часа, уже взошло солнце, а мы еще не ложились. Я опускаю жалюзи, задергиваю шторы и, нырнув в постель, кладу на лицо подушку. Едва я начинаю засыпать, как чувствую Холдера, который пристраивается сзади. Одну руку он сует под мою подушку, другую кладет мне на бок. Я чувствую, как он прижимается к моей спине теплой грудью и обнимает меня сильными руками. Потом соединяет свои руки с моими и чмокает меня в макушку.

– Я люблю тебя, – шепчу я ему.

Он вновь целует меня в темя и дышит мне в волосы:

– Пожалуй, я тебя больше не люблю. Я почти уверен, что отошел от этого, но пока не готов сказать. Я произнесу это слово в какой-нибудь другой день. Не хочу, чтобы твои воспоминания были связаны с этим днем.

Я подношу его руку к губам и нежно целую:

– Я тоже.

И в новом мире душевной боли и лжи этот безнадежный мальчик каким-то образом вновь умудряется вызвать у меня улыбку.

Воскресенье, 28 октября 2012 года

17 часов 15 минут

Мы просыпаем завтрак и обед. Ранним вечером Холдер входит с едой, и я ощущаю волчий аппетит. Больше суток не ела. Он придвигает к столу два стула и вынимает из пакетов еду и напитки. Он купил то, что я заказывала вчера после выставки, но до еды тогда так и не дошло. Я снимаю крышку со стакана с шоколадным коктейлем и вволю пью, потом разворачиваю гамбургер. Из пакета выпадает листок бумаги. Я поднимаю и читаю:

Не хочу потакать твоему эго только потому, что у тебя больше нет телефона и твоя жизнь полна драм. В футболке и трусиках ты выглядишь совсем по-домашнему. Очень надеюсь, что сегодня ты купишь пижаму с носками, чтобы мне не пришлось всю ночь глазеть на твои девичьи ноги.

Когда я кладу записку и смотрю на него, Холдер ухмыляется. Ямочки на щеках так милы, что я наклоняюсь и лижу одну.

– Что это было? – со смехом спрашивает он.

Я откусываю от гамбургера и пожимаю плечами:

– Хотелось с первой встречи.

Он с самодовольной улыбкой откидывается на стуле:

– Тебе захотелось лизнуть меня в лицо с самой первой встречи? Так ты и делаешь, когда тебя влечет к парню?

– Не в лицо, а в ямочку, – уточняю я. – И вообще, ты единственный, кого мне жутко захотелось лизнуть.

– Отлично, – ухмыляется он. – Потому что ты единственная, кого мне захотелось любить.

Боже правый! Он не сказал прямо, что любит меня, но это слово в его устах заставляет мое сердце трепетать. Скрывая улыбку, я откусываю от гамбургера и молчу. Я еще не готова ответить.

Мы доедаем в тишине. Я встаю и убираю со стола, потом подхожу к кровати и обуваюсь.

– Куда ты собралась?

Он наблюдает, как я завязываю шнурки. Я отвечаю не сразу, потому что сама не знаю. Мне просто хочется выйти из номера. Покончив с делом, я встаю, подхожу к нему и обвиваю руками.

– Хочу прогуляться. И хочу, чтобы ты пошел со мной. Я готова задавать вопросы.

Он целует меня в лоб, берет со стола ключ:

– Тогда пошли.

Он сплетает наши пальцы.

Рядом с гостиницей нет ни парка, ни прогулочных дорожек, и мы идем во внутренний двор. Вдоль бассейна стоят кабинки для переодевания, все пустые. Он ведет меня к одной из них. Мы садимся, и я, глядя на бассейн, кладу голову ему на плечо. Сейчас октябрь, но погода довольно теплая. Я засовываю руки в рукава футболки и обхватываю себя, прижимаясь к нему.

– Хочешь, расскажу, что помню? – спрашивает Холдер. – Или спросишь сама?

– То и другое. Но сначала послушаю.

Он обнимает меня, поглаживая пальцами плечо и целуя в висок. Неважно, сколько раз поцелует, – мне все как впервые.

– Все это кажется нереальным, Скай. Поверь. Последние тринадцать лет я ежедневно гадал, что с тобой случилось. Подумать только – семь из них я жил в двух милях от тебя. До сих пор в голове не укладывается. А теперь, когда ты здесь и я рассказываю тебе обо всем, что произошло… – Холдер вздыхает, и я чувствую, что он уперся головой в дерево. Немного помолчав, он продолжает: – Как только машина скрылась, я пошел в дом и сказал Лесс, что ты с кем-то уехала. Она все спрашивала с кем, но я не знал. Мама была на кухне, и я пошел туда и повторил. Она не обратила на меня никакого внимания – готовила ужин, а мы были всего лишь детьми. Она научилась не замечать нас. Кроме того, я не знал, случилось ли что-то вообще, и в моем голосе не было страха. Мать велела идти на улицу играть с Лесс. Ее невозмутимость уверила меня, что все в порядке. В свои шесть лет я не сомневался, что взрослые знают все, и заткнулся. Мы с Лесс вышли играть. Прошло еще часа два, когда появился твой отец и стал звать тебя. Я сразу оцепенел. Остановился посреди двора и смотрел, как он стоит на пороге и зовет. В тот момент я сообразил, что он понятия ни о чем не имел. Я знал, что поступил плохо.

– Холдер, – перебиваю я, – ты был ребенок.

Он продолжает, не обращая внимания:

– Твой отец зашел к нам во двор и спросил меня, куда ты делась. – Холдер умолкает и откашливается. Я терпеливо жду продолжения, но ему, похоже, нужно собраться с мыслями. Я слушаю о событиях того дня, и мне чудится, что это какая-то отвлеченная история. Она не имеет никакого отношения ко мне. – Скай, ты должна кое-что понять. Я боялся твоего отца. Мне было всего шесть лет, но я понимал, что натворил бед, оставив тебя одну. И вот надо мной стоит твой отец, шеф полиции с пистолетом в кобуре. Я запаниковал, помчался домой, в свою комнату, и запер дверь. Они с моей матерью ломились полчаса, но я был слишком напуган, чтобы открыть и признаться. Моя реакция встревожила их, и твой отец немедленно вызвал подкрепление. Услышав, как подъехали полицейские машины, я решил, что это за мной. Я по-прежнему не понимал, что с тобой произошло. К тому времени как мать выманила меня из комнаты, с твоего исчезновения прошло уже три часа. – Холдер все еще поглаживает меня по плечу и крепче прижимает к себе. Я беру его за руку. – Меня отвезли в участок и долго расспрашивали. Им надо было знать, запомнил ли я номер, что была за машина, как выглядел водитель, что он тебе говорил. Скай, я не знал ничего. Я не мог даже вспомнить цвет машины. Я смог рассказать лишь о твоей одежде, потому что ты была единственным существом, которое я мог себе мысленно представить. Твой отец очень сердился на меня. Я слышал, как он вопил в коридоре, что, если бы я сразу сообщил о происшедшем, они бы тебя нашли. Он винил меня. Когда офицер полиции обвиняет тебя в пропаже дочери, ты склонен верить ему. Лесс тоже слышала его крики и думала, что это я во всем виноват. Она даже несколько дней не разговаривала со мной. Мы оба пытались понять, что же произошло. Шесть лет мы жили в идеальном мире, где взрослые всегда правы и с хорошими людьми не случается ничего плохого. Потом тебя за считаные минуты увезли, и мир, казавшийся таким привычным, обратился в подделку, созданную нашими родителями. В тот день мы поняли, что даже взрослые совершают ужасные вещи. Пропадают дети. У вас отнимают лучшего друга, и вы даже не представляете, жив ли он еще. Мы постоянно смотрели новости, ожидая сообщений. Твою фотографию показывали по телевизору несколько недель. Последний снимок был сделан как раз перед смертью твоей матери, когда тебе было только три. Помню, как меня это злило, и я удивлялся, что за два года никто не сделал нового. Показывали фотографии твоего дома, а иногда и нашего. То и дело упоминали соседского мальчика, который видел, как это случилось, но не вспомнил подробностей. Был один вечер… последний, когда мать позволила нам посмотреть репортаж. Один из репортеров показывал оба наших дома. Упоминался единственный свидетель, которого называли «мальчик, потерявший Хоуп». Это сильно разозлило маму. Она выбежала во двор и налетела на репортеров, требуя оставить нас в покое. Меня. Отцу пришлось силой затаскивать ее в дом.