– Я знаю, дорогая. Ты действительно не любила готовить, но тебе и не нужно было этого делать. Моя мама каждый день хлопотала о том, чтобы в кафе подавали хорошую еду, а потом эти хлопоты взял на себя я. Шеймас повел себя по отношению к тебе некрасиво, когда сказал те слова, и поплатился за это. Ты знала, что он уволил меня из-за этого?

Он еще немного помолчал, прислушиваясь.

– Значит, ты знала. Готов поспорить на свое правое легкое, какое бы слабенькое оно ни было, что именно из-за тебя он взял меня на следующий день обратно и сказал, что больше никогда не будет говорить о тебе гадостей.

Наконец он открыл глаза.

– Что ж, думаю, на сегодня тебе больше нечего сказать, так что я пойду спать. На прощание еще одно: мне кажется, что девочки все ближе и ближе к тому, чтобы стать одной семьей.

Тауни простояла под душем несколько минут, позволяя прохладной воде смыть пот и грязь после уборки комнат и стирки в прачечной. Если бы раньше кто-нибудь ей сказал, что работать руками ей будет нравиться больше, чем сидеть целый день за столом, она бы назвала этого человека сумасшедшим. Но это была правда. Она наслаждалась мгновенной отдачей от этой работы, когда благодаря ей комната превращалась из грязной в кристально чистую и благоухающую, а кровать была застелена так плотно, что на синелевом покрывале могли подпрыгивать четвертаки.

Кроме того, она теперь работала с Брук, у которой был талант оборачивать в комедию самые простые случаи из школьной жизни. Тауни надеялась, что когда на следующий год Брук пойдет в старшую школу, она поступит в театральный кружок и научится выступать на сцене без страха. Не то чтобы Брук чего-то боялась, но занятия весьма бы ей помогли, если она когда-нибудь захочет стать комиком.

Она протянула руку и сделала воду погорячее, вымыла свои медового цвета волосы и дважды нанесла кондиционер, прежде чем выйти из душа. С одним полотенцем вокруг головы, а другим – вокруг тела, она прошлась босиком в свой маленький офис. Она стала вальсировать по комнате под песню Элисон Портер[7] «Глубокие воды», которая играла по радио.

Песня была о девочке, не желающей плавать в опасных и глубоких водах жизни в одиночку, но одна строчка, казалось, выделялась среди других – в ней говорилось, что она была голодным и одичалым ребенком, который пытался найти дорогу домой. Покачиваясь в такт музыке, Тауни заметила предметы на книжном шкафу. Одинокое красное перо с первых дней ее приезда. Высушенный желтый одуванчик с того вечера, когда она возвращалась домой после первого киновечера у Даны, и три зернышка карамельного попкорна, которые крепко слиплись воедино. Обертка от шоколадки, которую она принесла домой из магазина в тот день, когда у них был разговор о Маркусе Грине.

– Я по-прежнему не доверяю этому человеку, пусть даже он и поступил правильно по отношению к Брук и извинился за тот день, когда вел себя как подонок, – пробормотала она.

Она взяла маленького плюшевого кролика из своей пасхальной корзинки и тесно прижала его к лицу. Дай бог здоровья Седу за то, что он подумал про них всех в этот праздник. В детстве у нее была целая комната, полная мягких игрушек, но ни одна из них не значила для нее так много, как маленький фиолетовый кролик с желтым бантиком на шее.

На полке также лежал гладкий камень, который она подобрала на берегу озера, когда Харпер напугала ее до чертиков. Она поставила кролика обратно и провела рукой по камню, чтобы напомнить себе, что порой нет ничего страшнее, чем твои собственные демоны внутри. Ее сердце кровью обливалось за сестру, которая никогда не узнает, каково это – обнимать свою дочь так же, как Дана обнимает Брук каждый день.

И последней вещью на книжном шкафу был ее собственный сотовый телефон, абсолютно без каких-либо признаков жизни, но он напоминал ей о наказании Брук, которая понесла его не столько за заработанные неприятности, а сколько за потерю над собой контроля.

– Я так завидую, что меня просто тошнит, – сказала Тауни, отходя от книжного шкафа. – У Даны кто-то есть, и у Харпер тоже. Я знаю, бабушка, что зависть – страшное чувство. Не нужно лезть ко мне в голову и ворчать.

Она надела пижамные штаны и майку и вышла на улицу, чтобы высушить волосы на воздухе. Она едва успела устроиться в своем красном стульчике, как на парковку между ее коттеджем и шестым ворвался блестящий черный спортивный автомобиль. Ее сердце сжалось, когда из машины вылез невероятный Мэтью Ричмонд IV. На нем были дизайнерские шорты цвета хаки, рубашка, которая наверняка стоила столько же, сколько недельная зарплата в кафе, где она работала, и итальянские лоферы. Его внешний вид так и кричал всему миру, какая он важная персона.

– Привет, Тауни, – сказал он.

– Мэтт, – кивнула она. – Я не видела твоего имени в списке гостей, бронировавших коттедж.

С самой первой встречи он вызывал у нее сладкую дрожь по всему телу, хотя она всегда неровно дышала к брюнетам с красивыми зелеными глазами. Тот вечер не был исключением. Ее все еще влекло к нему, как мотылька на огонь, но ее крылышки уже были опалены. Она осознала, насколько губительным был этот притягательный пылающий огонь.

– Малышка, да я бы не стал ночевать в этих сараях, даже если бы ты дала мне вдвое больше, чем стоит недельная аренда, – выдал он и остановился у подножия лестницы.

– Что ты здесь делаешь, Мэтт?

– Я пытался тебя забыть. Я даже позволил своей «подружке» – на последнем слове он показал в воздухе кавычки – спланировать свадьбу, но не смог на такое пойти. Не смотри на меня так. Я не бросал ее у алтаря. Я отменил свадьбу через шесть недель на стадии планирования. Мои предки были мной недовольны.

– Небось, твоя невеста тоже, – сказала Тауни. Она могла бы порадоваться, что милый ангелочек в конце концов не победил, но ей было жаль эту женщину. Ей казалось, что она знала Мэтью и любила его, возможно, даже больше, чем Тауни, и вот теперь она осталась одна с разбитым сердцем и опозоренная.

– Я скучал по нашим с тобой веселым временам, дорогая.

– Как ты меня нашел?

– Легко. Я пошел в кафе, где ты работала, и владелец сказал, что у тебя умерла бабушка. Ты много говорила о ней и об этом месте, так что я решил приехать сюда, и с первой же попытки мне повезло.

– И ты приехал сюда из Остина, чтобы сказать, что скучаешь?

– Сначала я пытался дозвониться, но телефон все время переводил меня на голосовую почту, и я нигде не смог найти информацию ни про «Пансионат Энни», ни про озеро. Ну же, Тауни, прости меня. Поедем со мной домой.

– Ты правда приехал из самого Остина?

– Ты того стоишь. Жизнь без тебя мне наскучила. Мне пришлось несколько месяцев проработать с отцом в компании, и теперь он отправляет меня в недельную командировку в Париж. Поехали со мной, Тауни. Мы можем так весело провести время, исследуя Париж вместе.