сильные руки, перетрудится сердце, но достаточно задуматься – перейти черту обыденного, встретиться с поэзией и красотой, как исчезает усталость.

Стихотворения Мирзы Геловани

* * *

Ты помнишь,

Мины рвались то и дело

И вся земля вокруг была черна?

Ты помнишь, пуля мимо пролетела,

Но сердце друга встретила она?

Лежал он у ограды церкви бывшей

В шинели непомерной ширины,

Еще не знавший счастья,

Не любивший,

Неделю не доживший до весны.

Взрывной волною сплющен был и погнут

Его видавший виды автомат…

И ты сказал, что главное -

Не дрогнуть

От скорби, испытаний и утрат.

Идем с боями…

Медленные метры!

В глазах убитых – злых пожарищ медь…

Ничто и нас не оградит от смерти,

Коль не сумеем смерть мы одолеть.

Перевод Ю. Полухина

1942

Не пиши

Ты не пиши мне, что расцвел миндаль,

Что над Мтацминдой небо, как атлас,

Что Грузии приветливая даль

Согрета солнцем ласковым сейчас.

Что Ортачала, как и ты, с утра

Надела платье из степных цветов

И что вздыхает гордая Кура,

Когда Метехи видит средь садов.

С огнем я этой ночью воевал,

И все казалось мне в дыму атак,

Что за спиной Тбилиси мой стоял

И так смотрел!

И улыбался так!

А в Ортачала расцветал миндаль,

Диск солнца плыл по черепицам крыш,

И ты пришла. И только было жаль,

Что вдалеке, любимая, стоишь.

Ты не пиши… Ведь знаю я и сам,

Что весь в цветах лежит проспект Шота

И кто-то ходит ночью по полям,

Их одевая в летние цвета.

И знаю,

Знаю, что сиянье дня

Хранишь ты в сердце трепетном своем,

И если пуля обойдет меня,

И если весны встретим мы вдвоем,

Тогда скажу я то, о чем молчал:

Что я навек пришел к глазам твоим,

А тот, кто солнце в битве отстоял,

Имеет право

Любоваться им.

Перевод Ю. Полухина

1943

* * *

Меня умчала тряская теплушка,

А вы вдали остались на заре…

Но помню я печальную улыбку

И волосы, что листья в сентябре.

Я обещал, что возвращусь,

Что с фронта

Меня вернет к вам

Глаз печальных власть,

Но эти дни осенние,

Как воры,

Клятву собираются украсть.

И если сердце встретит пулю вражью

И упаду вперед я, как бежал,

Уж вы меня простите,

Да, простите,

Что не пришел и слова не сдержал.

Перевод Ю. Полухина

1942

Жди меня

К тебе вернусь я поздно или рано,

Развею и туманы и дожди,

Своей улыбкой залечу все раны,

Ты только жди меня, родная, жди.

Я соберу друзей легко и скоро,

Их выстрелы с ветвей стряхнут росу.

Сниму я небо, раскачаю горы

И в дар тебе, родная, принесу.

И ты услышишь медленные песни

Своих подружек, названых сестер,

О юности, что скрылась в поднебесье,

О витязе, к тебе пришедшем с гор.

Зурна начнет твою улыбку славить,

Ей басом отзовется барабан,

И каждый, кто придет тебя поздравить,

От знойного маджари будет пьян.

…На скатерти небес я справлю свадьбу.

Но чтоб ее не омрачила ложь,

Мне лишь одно вдали хотелось знать бы,

Что ты меня, не уставая, ждешь.

Перевод Ю. Полухина

1942

* * *

Фашист зарылся в темноту. А в наши лица бьет пурга,

И превращается в мечту желание убить врага.

Какая мокрая метель на неприкаянной земле!

И верная моя шинель отказывает мне в тепле.

Сырой неумолимый снег – как будто серая стена.

И я не закрываю век, но явь не заслоняет сна…

…Я вижу снег, но он иной, и щепки яркие на нем.

Соседский мальчик озорной готовит санки под окном.

Мой брат в заснеженном саду шагнет то вправо, то левей,

Освобождая на ходу от снега черточки ветвей…

Камин вздыхает, как всегда, когда душа его в огне…

С воробышком стряслась беда – он так пищит… И обо мне

Горюет мать. И мой отец, добряк, умелец и шутник,

Замучен думами вконец, над верстаком своим поник…

Хочу вернуться… так хочу! Промерзший на чужом ветру

К камину, как больной к врачу, я кинусь, кинусь; и замру.

И счастья непочатый край откроется передо мной.

И можно все: и слушать зов собаки старенькой цепной,

И по-мальчишески мечтать, и строить домик воробью,

И у окошка наблюдать, как тают хлопья…

Но стою,

Как все. Кругом война. Пурга. И обе кончиться должны. Метет…

Не кану ли в снега такой пурги, такой войны?..

И что-то не к добру болит сегодня сердце у меня.

Так наша Джавтия скулит, там, дома, на закате дня…

Перевод Ю. Полухина

1943

1. Мирза Геловани с мамой

2-3. Старый Тбилиси

4. Фронтовой снимок Мирзы Геловани

Леонид Розенберг 22 года

«На отвоеванном вчера лишь полу станке…»

Адъютант командира полка. Погиб 1 августа 1944 года в бою у города Карсава в Прибалтике.

Все свои стихи с фронта Леонид посылал в письмах маме. Сначала в Новосибирск на улицу Трудовую, потом в Москву, на Большую Ордынку, куда Мария Михайловна переехала к родственникам.

Часы в руке у генерала.

Ждут у орудий номера.

За стрелками следя устало,

Он тихо говорит: «Пора».

Качнулось небо в редких звездах,

И, ветви елей шевеля,

Разорванный метнулся воздух,

И тяжко дрогнула земля.

За муки Родины любимой,

За слезы русских матерей

Рванулся в ночь неумолимый

Огонь тяжелых батарей.

Читая эти строки Леонида, нельзя не вспомнить «Марш артиллеристов», написанный в 1943 году поэтом Виктором Гусевым и композитором Тихоном Хренниковым. В 1944-м он был уже известен всем и на фронте, и в тылу:

Артиллеристы, Сталин дал приказ!

Артиллеристы, зовет Отчизна нас!

Из сотен тысяч батарей

За слезы наших матерей,

За нашу Родину – огонь! Огонь!..

Но в стихах двадцатилетнего лейтенанта Леонида Розенберга – лишь дальний отзвук марша. Про Сталина – ни слова. Есть только Родина и мама. И жесткая конкретика боя, о которой может рассказать только артиллерист-фронтовик: раскалившиеся орудия, полуголые от жары расчеты…

Можно предположить, кто был этот генерал с часами, который, вместо того чтобы рявкнуть «Огонь!..» (как в «Марше артиллеристов»), тихо говорил: «Пора…» Скорее всего, это командующий 54-й армией генерал-майор Сергей Васильевич Рогинский.

А быть может, Леонид в порыве вдохновения назвал в стихах генералом