Не следует считать его инфантильным капризником, представителем золотой молодежи, получающим от матери мешки с пиастрами. Гвоздев стал отличным врачом, он активно помогал Степаниде при строительстве центра, ни один человек не посмел бы назвать Юрия Игоревича лентяем или захребетником. Он дневал и ночевал на стройке, мотался по городам в поисках лучших врачей, потом твердой рукой управлял медпредприятием. Но все стратегически важные решения принимала исключительно Степанида. Она отдавала указания, сын их беспрекословно исполнял. Мать была мозгом бизнеса, Юра – руками и ногами. Вдвоем они составляли замечательный тандем, но ведущей всегда являлась Степанида.

Когда Гвоздева открыла центр, Коля предложил ей расписаться, но она категорически отказалась. «Юра ничего не должен знать, – твердила она, – у вас с ним пара лет разницы в возрасте, как он отнесется к отчиму-ровеснику?»

Николай обиделся, попытался разорвать отношения, но не смог. Тогда он уже сильно любил Степаниду и решил жить по ее условиям. Гвоздева тоже не мыслила себя без Акимова. Она взяла в аренду здание «зефирки», открыла там клинику. Вернее, по документам бизнес принадлежал Николаю, на него же был оформлен договор о найме архитектурного памятника на пятьдесят лет. Но дело разворачивалось на деньги Степаниды и с использованием ее обширнейших связей. Гвоздевы были членами правления больницы, Юра и Николай встречались на совещаниях. Сын Степаниды был любезен с Акимовым, но в приятели не навязывался. Впрочем, надо отметить, что Юра не имел закадычных друзей, все его время поглощала работа. Однажды Коле в голову пришла не слишком приятная мысль. Он в душе подсмеивается над Юрой, удивляется, почему тот сидит под пятой у матери, а он сам? Пришлось признать, что Степанида заставила плясать под свою дудку и молодого любовника, но Николашу это не раздражало, наоборот, даже нравилось. В любой момент он мог снять трубку и сказать: «Степа, назрела проблема».

И все. Фея взмахивала волшебной палочкой, ямы и ухабы на дороге исчезали бесследно, Николаша скакал дальше без всяких сложностей.

Со временем у странной семьи выработались свои привычки. Юра увлекался охотой и рыбалкой, иногда он укатывал на Байкал или бродил с ружьем по Алтаю. В эти дни Степанида оставалась ночевать у Акимова, который давно построил уютный коттедж в Подмосковье. Отдыхать Коля и Степа ездили вместе. Они соблюдали секретность, которой мог бы позавидовать Джеймс Бонд, садились в разные самолеты, оказывались на каком-нибудь острове, где мирно развлекались в личном бунгало. Назад тоже летели порознь.

Юра вопросов не задавал. Но один раз Николай по чистой случайности заехал в Красногорск – там жил один из лучших московских ювелиров, Акимов хотел заказать для Степы кольцо. Врач запутался в незнакомых улицах, притормозил у большого супермаркета, стал расспрашивать парковщика и услышал знакомый голос: «Солнышко, мы сразу домой или заглянем в кафе?»

Николай скосил глаза и ахнул. Около симпатичной красной «Ауди» стояла пара: Юра и незнакомая женщина. Гвоздев должен был находиться в отпуске, но он оказался в Подмосковье. И Акимов понял: скорее всего, Юрочка отлично знает об их любви со Степанидой Андреевной, прикидывается охотником-рыбаком, дабы дать матери побыть с Акимовым наедине, и спокойно заводит романы с женщинами, но хранит их в тайне, не желая беспокоить маму.

Николай Романович взял бутылку с водой, сделал несколько глотков и взглянул мне в глаза.

– В последний год у Степаниды Андреевны появились проблемы со здоровьем. Внешне она выглядела чудесно, была активна, никто не замечал перемен. Но я-то знал: Степа смертельно устает, она стала более мягкой, сентиментальной, могла даже всплакнуть, говорила, что жалеет об отсутствии внуков. Правда, ее волновала не сохранность рода Гвоздевых, а судьба бизнеса. Я, как врач, понимал: у жены от напряженной работы началась депрессия, да и возраст берет свое. Тайком от Степы я приобрел небольшое шале в Швейцарии, свозил ее туда и сказал: «Мы не жили друг для друга. Давай официально оформим отношения и уедем сюда. Передай Юре дело, он хороший руководитель, отпусти сына, тот, конечно, после своей операции не сделает тебе внука, но еще может жениться. Нам некого стесняться. Оглянись, на дворе двадцать первый век, сейчас даже гомосексуальные свадьбы не эпатаж».

И Степанида согласилась, правда, попросила: «Не гони лошадей, я постепенно подготовлю Юру, не хочу огорошить его внезапно. Но твердо обещаю, осенью переберемся на Женевское озеро. Ты прав, надо пожить для себя».

Акимов снова отпил из бутылки.

– Я пойду на похороны, принесу венок, потом подойду к Юре и признаюсь во всем. Расскажу, какая любовь нас связывала, предложу ему дружбу. Мы остались сиротами, нам необходимо держаться вместе.

– Юрий Игоревич в реанимации, врачи к нему никого не пускают, – напомнила я.

– Знаю, – дернулся Акимов, – поэтому все скорбные процедуры возьму на себя. И мне плевать, что пойдут пересуды. Я был мужем Степаниды Андреевны, теперь вдовец. Такова правда.

– Извините за бестактность, – сказала я, – но смерть вашей супруги не случайна. Это, похоже, убийство. Мне придется задать вам кое-какие вопросы.

Николай поперхнулся водой, которую в очередной раз глотал из бутылки.

– Убийство? Чушь. Степа делала исключительно добро, спасала больных детей, занималась благотворительностью, не имела политических амбиций. Да, у нее был солидный капитал, но она никого не вытесняла с рынка. У Гвоздевой не было врагов, тысячи родителей молились за ее здоровье.

– Иногда пациенты умирают, – сказала я, – кое-кто из родственников не может смириться с потерей и начинает мстить врачу.

Реакция Акимова меня удивила, он вскочил, опрокинул бутылку и закричал:

– Что это за намеки? Не смейте марать светлую память покойной.

– Я не хотела вас обидеть, – залепетала я, – всего лишь напомнила о психически нестабильных людях, которые способны напасть на врага. У Степаниды Андреевны возникали проблемы с родителями пациентов?

Николай Романович сел в кресло и снова закурил.

– А у кого их нет? Матери, реже отцы – беда любой детской больницы. Вмешиваются в лечение, грубят персоналу, истерят, требуют особого отношения к своему дитятке. Встречаются и приятные люди, но скандалистов больше. Они приходят в мой кабинет, к Юрию Игоревичу, к Степаниде. Это обычное явление, ничего сверхъестественного.

– Гвоздевой не грозили те, кто потерял ребенка? – гнула я свою линию.

Акимов нахмурился.

– Никто из нас не любит сообщать людям горькие вести. Раньше неприятная обязанность возлагалась на врача-стажера. Но вот уже пять лет, как у меня и в «Светлом детстве» работают психологи, это их прерогатива. Главврач в сознании горюющего родителя не связан со смертью, скорей уж безумец помчится с кулаками к лечащему педиатру.

– Теперь совсем личный вопрос. О чем вы в течение почти сорока минут беседовали со Степанидой Андреевной в день ее кончины? Вы изменили привычке общаться по ночам, значит, произошло нечто экстраординарное, – выпалила я.