Служительница закона не удостоила ее ответом и, не оборачиваясь, пошла к двери. Кристина поспешила следом, говоря себе, что жестоко просчиталась, послушавшись Лео и придя сюда.

Коридор с кирпичными стенами. У поворота за угол в закутке за прозрачными переборками сидит человек. Еще один коридор. Дознавательница шла быстрым шагом, то и дело здороваясь с коллегами. Миновав ксерокс, она открыла одну из дверей:

— Заходите.

Маленькая комната, такие же кирпичные стены, стол, три стула… Окна нет, на потолке яркая неоновая трубка. Сердце журналистки учащенно забилось.

— Присаживайтесь… — Сделав жест в сторону стула, полицейская вышла, и ее посетительница осталась одна. Она перевела дыхание, и в ноздри проник навязчивый запах чистящего средства. В ушах зашумело, кровь застучала в висках: мужество и надежда, внушенные Лео, испарились. Вскоре мадемуазель Штайнмайер потеряла ощущение времени, потом ей ужасно хотелось в туалет. Специального, «хитрого» зеркала в помещении не было, но Кристина не сомневалась, что ее привели в допросную. Она сидела на самом краешке стула, отодвинувшись от металлической спинки, и думала о том, какие типы попадают в эти стены и в каких преступлениях они признаются. Что задумали легавые? Устроят ей очную ставку с Корделией? С кем-то еще?

Через несколько бесконечно долгих минут дверь наконец открылась: инспектор вернулась не одна — с ней был круглоглазый кудрявый полицейский, с которым Кристина общалась по поводу письма. Выражение лица у него было отстраненное, и он не поздоровался с нею. «Плохи мои дела…» — окончательно затосковала журналистка. Кудрявый мужчина положил на стол папку, сел на свободный стул справа от коллеги и уставился на Штайнмайер.

Наступила долгая напряженная пауза, а потом «господин Пудель» («Больё, лейтенант Больё», — вспомнила посетительница его фамилию) вытащил из папки фотографии и разложил их перед ней:

— Узнаете эту женщину?

Кристина наклонилась посмотреть и отшатнулась, как от пощечины, мгновенно забыв обо всем на свете — о ярком свете, полицейских, кирпичных стенах и мерзком запахе.

О, нет…

К горлу подступила тошнота, и журналистка сделала осторожный вдох.

Корделия…

Лицо крупным планом: снимки явно сделаны со вспышкой, с очень близкого расстояния, это видно по бликам на лбу и щеках. Не упущена ни одна чудовищная деталь. Распухший, почти закрывшийся левый глаз, разбитая бровь, большой, расцвеченный горчично-желтым, зеленым и черным синяк вокруг века. Нос — вдвое против нормального размера. Гематома на правой щеке, треснувшая нижняя губа… Засохшая кровь в волосах и левом ухе. Подбородок — живая рана, кожа содрана, как будто девушку провезли лицом по терке.

Корделия была сфотографирована анфас и в профиль. Кристина судорожно сглотнула. Ее охватил озноб: она впервые в жизни видела столь обнаженное, столь разнузданное насилие запечатленным на пленке. К горлу подступила тошнота, и планы, которые они с Лео строили два часа назад, стали не важны.

— Господи… Что… Что с ней случилось?! — охнула Кристина.

Она встретилась взглядом с полицейским, который перегнулся через стол и пристально смотрел на нее; его карие, круглые, как у рыбы-луны, глаза оказались в нескольких сантиметрах от ее глаз.

— А вы не знаете? — спросил он ровным тоном. — Странно, мадемуазель Штайнмайер, ведь это вы с нею сотворили.

Лампа дневного света мигнула, стрекотнув, как кузнечик, и оптическая иллюзия на мгновение оживила застывшие лица сыщиков. Дззззз-дззззз… Их взгляды исчезали и появлялись в поле зрения Кристины в такт миганию светильника. Как и фотографии Корделии на столе… Каждое мгновение темноты уподоблялось гвоздю, вбитому в тело журналистки, лоб ее покрылся липкой испариной… Она всеми силами пыталась справиться с паникой.

— Проклятая лампа, — буркнул Больё, после чего встал, пару раз щелкнул выключателем и вернулся за стол. Он выглядел усталым и даже разочарованным (при первой встрече этот человек показался Кристине энтузиастом своего дела), а вот глаза его коллеги горели недобрым огнем.

— Итак, вот что мы имеем: она утверждает, что вы заплатили ей за секс кругленькую сумму — две тысячи евро, — начал перечислять лейтенант. — Признает, что согласилась, потому что очень нуждается в деньгах для себя и ребенка. Кроме того, вы привлекательны, а ей нравится секс с женщинами. По ее словам, потом вы решили забрать деньги, заявив: «Тебе понравилось, а я не привыкла платить за удовольствие…» Она отказалась, вышла из себя, и тогда вы набросились на нее и стали избивать. Так все было?

В тишине кабинета, нарушаемой только гудением светильника, слова звучали как удары огромного барабана — дикие, абсурдные слова…

— Это просто смешно. Ее утверждения — вранье от первого до последнего слова, — заявила Штайнмайер.

— Разве вы пришли к мадемуазель Делии не по собственной воле?

— По собственной, но…

— И она была голая, когда открыла вам дверь?

— Да.

— Но вы, тем не менее, вошли?

— Да.

— Зачем?

— Я уже говорила…

— Вы сами написали то письмо, верно? — вмешалась в разговор коллега Больё.

— Нет! — крикнула журналистка.

— Тогда как вы объясните его появление в вашем почтовом ящике?

— Никак.

— Мы опросили всех жильцов: никто не высказал ни одного предположения о личности автора письма.

— Знаю. Я сама пыталась…

— Ваша соседка, — перебил Кристину Больё, — назвала вас сумасшедшей. Она рассказала, что вы позвонили в дверь в два часа ночи и заявили, что ваша собака якобы находится у нее в квартире. Силой ворвались к пожилым людям, без разрешения обыскали все комнаты, напугали их…

От мерцания неона, а может, от запаха чистящего средства у мадемуазель Штайнмайер разболелась голова:

— Я…

— Вы нашли пса в мусорном баке — со сломанной лапой, так?

— Да.

— Это вы выбросили собаку в мусоропровод? — чеканя слова, спросила инспектор.

Кристина посмотрела на нее с ужасом и отчаянием. Как она может?! Мужчины много сотен лет притесняли женщин, разве мы не должны проявлять… солидарность?

— Нет! Он сидел в баке рядом с колодцем! — еще громче воскликнула журналистка.

— Рядом с чем? — не поняла полицейская.

— Рядом с мусоропроводом.

— Но вы заявили…

— Послушайте, я…

— Вы не впервые прибегаете к запугиванию — и угрозам…

Лейтенант подвинул к Кристине листок — электронные письма, которые она сразу узнала: