Лени почувствовала, как земля куда-то уплывает, совсем как в том сне. Теперь она знала о многом, о чем в четырнадцать лет даже не подозревала: и о льде, и о смерти, и даже о страхе. Невозможно было представить, каково это — потерять маму, но чтобы вот так, видеть, как она плывет подо льдом, а ты не можешь ее спасти…

Лени повернула голову, посмотрела на профиль Мэтью, его точеный нос, короткую светлую щетину, изгиб губ. Заметила шрамик, рассекший бровь пополам, коричневую родинку на лбу у самых волос.

— Хорошо, что у тебя есть Алиеска. Повезло тебе с сестрой.

— Ага. Она раньше мечтала устроиться в «Вог» или в какое-нибудь такое место. Теперь хочет вернуться и работать с папой. Они собрались сделать на участке гостиницу. Чтобы и следующее поколение Уокеров жило на той же земле. — Мэтью рассмеялся.

— Ты против?

— Да нет, что ты, — тихо ответил он. — Я хочу научить своих детей тому же, чему меня научил папа.

После этих слов Лени отодвинулась от него. Эту мечту она разделить не могла. Она снова уставилась в небо. На пуделя, который успел превратиться в ракету.

— Я тут прочитал классную книгу, называется «Конец детства»[57]. Там про последнего человека на земле. Интересно, каково это. И каково провидеть будущее…

Он взял ее за руку, и Лени не отдернула ладонь. Держаться за руки с Мэтью, касаться его — что тут такого?

* * *

Вскоре Лени поняла, что влипла. Она все время думала о Мэтью. На уроках следила за каждым его движением, наблюдала за ним, как за дичью, стараясь по действиям догадаться о намерениях. Порой он касался ее руки под партой или, проходя мимо в классе, дотрагивался до ее плеча. Она не знала, были ли эти мимолетные прикосновения намеренными или случайными, но тело ее инстинктивно отзывалось на каждое из них. Как-то раз она даже привстала со стула и вжалась плечом в его ладонь, как кошка, которая просит ласки. Она не думала, что так случится, не сознавала, что ей этого хочется. Приподнялась, и все. А иногда во время разговора вдруг заглядывалась на его губы и гадала, смотрит ли он так же на ее губы. Она поймала себя на том, что украдкой изучает его лицо, запоминает каждый холмик, углубление, впадину, точно исследователь, открывший неизведанную землю.

Она беспрерывно думала о нем — и в школе, когда полагалось читать, и дома, когда нужно было заниматься делами. Она сбилась со счета, сколько раз маме приходилось повышать голос, чтобы привлечь ее внимание.

Она могла бы поговорить с мамой, расспросить о снедавшем ее беспокойстве, признаться, что ей снятся прикосновения и поцелуи, а проснувшись, она не знает, что и думать, ей чего-то хочется, а чего — сама не понимает, но папе явно становилось хуже, и под их крышей сгущались тучи. Не стоило добавлять маме тревог, и Лени молчала о странных, необъяснимых желаниях, пытаясь во всем разобраться самостоятельно.

Сейчас Лени, мама и Тельма стояли у стола из нержавейки во дворе у Харланов, потрошили рыбу, резали длинными ломтями. Потом эти ломти несколько дней помаринуют и минимум тридцать шесть часов будут коптить.

Тед чинил собачью будку, Клайд разделывал коровью шкуру, чтобы нарезать ремней. Неподалеку тринадцатилетняя Агнес тренировалась метать острые серебристые звездочки, которые с глухим стуком вонзались в ствол дерева. Марти выстругивала рогатку, Донна развешивала белье на веревках. Папа и Чокнутый Эрл уехали в Хомер.

Тельма окатила столик мыльной водой из ведра, рыбьи кишки соскользнули в грязь, и собаки тут же затеяли из-за них грызню.

Лени сидела в пластмассовом кресле, рядом с ней на земле притулилась Малышка и рассказывала о каком-то птичьем гнезде, которое недавно нашла. Лени же чинила краболовку.

На подворье у Харланов теперь ощущалась какая-то неловкость, напряжение. С тех самых пор как приехал мистер Уокер и напомнил Харланам, что давным-давно занял прочное место в их жизни, — и предложил прибыльную подработку, — Лени заметила, как взрослые посматривают друг на друга. Точнее, стараются не смотреть.

Здешнее общество раскололось. Причем не только горожане, но и клан Харланов. Лени толком не понимала, кто за кого, но взрослые-то знали. Например, папа после того вечера не разговаривал ни с Тельмой, ни с Тедом.

От неожиданного автомобильного гудка Лени вздрогнула, выронила краболовку, и та упала ей на ногу. Лени вскрикнула от боли, пнула ловушку, отшвырнула в сторону.

Папа въехал во двор и припарковался у сарая.

Обе двери фургона открылись одновременно, и вылезли папа с Чокнутым Эрлом.

Папа достал из багажника большую картонную коробку, подхватил и понес по двору. В коробке что-то лязгало и дребезжало. Папа поднялся на пригорок возле ульев и оглядел собравшихся. Чокнутый Эрл встал рядом с ним. Вид у старика был уставший — пожалуй, больше обычного. За последний год он почти полностью облысел, лоб избороздили глубокие морщины. На щеках и подбородке росла седая щетина, пучки волос торчали из носа и ушей.

— Идите сюда! — Чокнутый Эрл жестом позвал всех ближе.

Тельма вытерла руки о грязные штанины и вместе с мужем подошла к отцу.

Лени шмыгнула к маме.

— Да они же пьяные, — шепнула она.

Мама кивнула и закурила. Они подошли к Тельме.

Точно верховный жрец, папа улыбнулся с пригорка собравшимся перед ним.

Лени узнала эту улыбку. Сколько раз она уже ее видела! Папу осенила очередная судьбоносная идея. И теперь он предвкушал, как начнет ее воплощать.

— Эрл радушно принял меня и мою семью в вашем чудесном доме, защищенном от всех опасностей. За эти годы мы сроднились с Харланами. Вы так тепло к нам отнеслись. Я знаю, как Кора любит свою подругу Тельму. А ведь до приезда сюда мы везде были чужими. — Он поставил на землю коробку, в которой что-то громко брякнуло, отодвинул ее в сторону тупым носком резинового сапога и стиснул плечо Эрла. — Бо оставил мне свой дом. Зачем? Чтобы я научил его семью тому, что умею сам. Он доверил родных тому, кто сумеет их защитить. Как вы знаете, я серьезно отнесся к этой ответственности. Вы все прекрасно стреляете из ружья. Умеете обращаться с луком и стрелами. Ваши тревожные чемоданчики собраны — в любую минуту взял да пошел. Мы готовы к военному положению, атомной войне и пандемии. По крайней мере, мне так казалось.

Лени заметила, как нахмурилась Тельма.

— Куда ты клонишь? — Клайд скрестил на груди мускулистые руки.

— На той неделе враг явился сюда как к себе домой. И никто его не остановил. Ничто его не остановило. Он пришел и посулами — и подкупом — вбил между нами клин. Вы знаете, что это правда. Вы сами чувствуете этот разлад. А все из-за Тома Уокера.

— Началось, — пробормотала Тельма.

— Эрнт, это обычная подработка, — сказал Тед. — Нам нужны деньги.