от Селевкидов и объявил себя независимым правителем. У нас нет никаких сведений о том, что эти молодые державы когда-либо претерпевали вторжение египетского царя. Маловероятно, что Птолемей зашел далеко на территорию Ирана, что он долго оставался на таком расстоянии от своей базы в Египте. Однако вполне возможно, что в одном из древних городов персидского царя, в Эк-батане, Персеполе или Сузах, Птолемей устроил нечто вроде дворца для торжественных приемов, куда являлись посланцы от династий Парфии, Бактрии и Гиндукуша с заверениями в верности. Одного этого было бы достаточно, чтобы придворные в Египте назвали действия царя завоеванием Востока до самой Бактрии и Индии. Очевидно, Птолемей не проник в глубь Малой Азии, где власть еще удерживал Селевк II со своей матерью; таким образом, унизив селевкидскую державу, он оставил ее ядро нетронутым, готовым к дальнейшему расширению сразу после ухода египетской армии.

Относительно вопроса, какие домашние тревоги заставили Птолемея вернуться, нам остается только гадать. Дройзен считал, что это наверняка был очередной мятеж в Киренаике, — но Магаффи категорически отверг его гипотезу. Сам Магаффи предположил, что это были волнения в Египте, которые произошли после недостаточного разлива Нила, когда создалась угроза голода. Есть сведения[391], что в какой-то момент правления Птолемея III в Египте действительно случился недостаток хлеба.

В отношении третьего вопроса — намеревался ли вообще Птолемей удерживать свои восточные завоевания, — мы не располагаем никакими документальными данными, за исключением слов Иеронима о том, что царь оставил своего военачальника Ксантиппа командовать провинциями за Евфратом и назначил «друга» Антиоха наместником Киликии. Конечно, если он строил какие-либо планы сохранить области за Евфратом в качестве провинций своей державы, вскоре ему пришлось отказаться от этой мысли. Возможно, вышеупомянутый Ксантипп — это спартанский наемник, которого наняли карфагеняне в 256 году до н. э. «Друга» Антиоха Нибур (а вслед за ним Дройзен и другие) отождествил с младшим братом Селевка II Антиохом Иераксом, тогда мальчиком четырнадцати лет, который позднее стал врагом своего брата. Но Буше-Леклерк почти наверняка прав, утверждая, что этот Антиох был «другом» в известном смысле слова, то есть кем-то приближенным ко двору, македонцем или греком, который служил в Египте и по случайности звался Антиохом. Он упоминается в надписи в качестве простого наместника, назначенного Птолемеем в Малую Азию[392].

Примечательно утверждение о том, что Птолемей вернул в Египет изображения египетских богов и другие священные предметы, увезенные в прежние времена персами. Оно встречается в Канопском декрете, перевод которого будет приведен ниже. Если бы оно имелось только в источниках, составленных египетскими жрецами и писцами, то мы не придавали бы ему особого значения, поскольку это одна из общепринятых формул, которая в иератических текстах обычно использовалась при описании победоносного возвращения фараона из азиатского похода. Странно в данном случае то, какое значение придается этой фразе в надписи из Адулиса и в комментарии Иеронима. В книге Даниила также говорится о том, что Птолемей привез в Египет плененных богов, которыми владели завоеванные народы, и драгоценности. Надпись из Адулиса, по всей видимости, составлена греком; в ней содержится утверждение о том, что Птолемей происходит от богов, и в ней отсутствуют египетские формулировки. Однако, когда речь заходит о завоеваниях Птолемея, в ней подчеркивается то обстоятельство, что он вернул в Египет вывезенные персами священные предметы, — обстоятельство, которое в обычном случае не представляло бы для грека никакого интереса. Мы можем лишь предполагать, что египетские жрецы изложили перед Птолемеем, чего ждали от царя Египта, который вторгся в Азию, если он хотел походить на образцового фараона, и Птолемей решил — из политических соображений — выполнить предписанную роль, и довольно демонстративно. Должно быть, по возвращении он вернул жрецам египетских идолов и другие вещи, найденные в Вавилоне, Экбатане или Сузах, с такой помпой и торжественностью, что об этом заговорили при дворе, что греческие придворные и историки отметили поступок как примечательный и важный и что иерусалимские евреи восемьдесят лет спустя еще помнили рассказы их отцов о том, как войско египетского царя возвращалось домой через Палестину, победоносно сопровождая идолов, которых они вывезли из северных стран.

Пока египетская сухопутная армия вторгалась в Северную Сирию и Месопотамию, египетский флот действовал у берегов Сирии и Малой Азии и везде, где можно было напасть на селевкидские владения с моря. Это единственный момент истории тех дней, который необычно и ярко освящен в папирусе из Гуроба, о котором мы уже говорили. В первом столбце найденного фрагмента папируса рассказывается о захвате египетскими силами того или иного города, но свиток слишком ветхий, чтобы реконструировать из него последовательный рассказ. Затем повествование становится более связным: «Между тем Пифагор и Аристокл, [приготовив] 15 лодок, так как Сестра послала им сообщение… прибавить к их доброй службе и с рвением выполнить то, что еще осталось сделать, отплыли вдоль берега в Солы (?) в Киликии (?), где они забрали захваченные и помещенные там деньги и доставили их в Селевкию. Всего было 1500 серебряных талантов. (Эти деньги Арибаз, стратег в Киликии[393], намеревался послать в Эфес Лаодике, но граждане Сол (?) составили заговор с воинами города, и Пифагор и Аристокл с войском явились к ним на помощь, и все выказали себя храбрецами, и в итоге деньги были захвачены, и мы овладели и городом, и цитаделью. Арибаз ускользнул и добрался до самого перехода через Тавр; там некие местные жители отрезали ему голову и принесли в Антиохию.) Когда все корабли с нашей стороны были готовы, вначале первой стражи мы вышли на стольких кораблях, сколько могла вместить гавань в Селевкии, поплыли вдоль берега в крепость, называвшуюся Посидеон, и стали там на якорь примерно в восьмом часу дня. Оттуда мы снова отправились на рассвете и достигли Селевкии. Жрецы, магистраты, прочие граждане, командиры и воины встретили нас на дороге, ведущей в гавань, увенчанные гирляндами и… доброй воли к нам… к городу… жертвенные приношения, помещенные рядом… на алтарях, приготовленных для них… <Когда они превзошли (?)> на базаре (ἐν τῷ ἐμπρορίῳ) почести <уже оказанные нам> они… Так что в этот день они… и на следующий день… насколько… возможно… <корабли…>, на которые мы взяли всех, кто приплыл с нами, и сатрапов, которые были там, и стратегов, и других начальников, кроме назначенных <на гарнизонное дежурство> в городе <Селевкии> и цитадели, которых мы оставили… Ибо они были чудесны[394]… <Мы достигли> Антиохии… такие приготовления… мы нашли, которые ввергли нас в удивление. Ибо <вышли навстречу нам> за ворота… сатрапы и другие