Внезапно площадь исчезла, пропала и неимоверная тяжесть на его спине. Их заслонили видения, кошмары наяву, превратившие его жизнь в океан крови и страданий. В те годы не только меч Кратоса принадлежал Аресу, но и его сердце, его мысли, все грани его свирепого таланта.

Спартанская армия стала непобедимой. Противники тряслись от страха, видя, как войско Кратоса выходит на поле. Стоило упасть первому копью, как они бросали оружие и бежали домой, где дрожали под мамкиной юбкой. Кулак Ареса не знал пощады. Беглецов он вырезал до единого. С теми, кто пытался заключить перемирие, жестоко расправлялся. Весь мир трепетал, слыша боевой клич спартанцев, когда во главе армии стоял Кратос.

Никакой пощады. Никаких пленных. Никакой жалости.

Столько правителей умоляло Кратоса принять капитуляцию, чтобы спасти остатки войска и город, даже если бы это означало рабство при спартанской кухне. Но он отказывался даже слушать, признавая только два исхода сражения: победу или смерть. От своего войска Кратос требовал тот же. Говорил воинам, что убивает, ибо так велит Арес. Но на самом деле спартанец убивал ради собственного удовольствия. Потому что он ничего так не любил, как запах крови, предсмертные крики, горы трупов, гниющих на ноле брани.

— Если бы все это было правдой, — загремел бог, — ты и ныне был бы Кулаком Ареса и мир по-прежнему содрогался бы при малейшем слухе о том, что спартанская армия собралась на войну. Но ты недостаточно любил меня, Кратос. Твое сердце слишком прикипело к твоим…

— Нет! — выдохнул Кратос. — Нет…

Видения охватили его целиком. Он перенесся в ту последнюю ночь, когда служил богу войны.

— Жители этой деревни осмеливаются преклонять колени перед Афиной! Перед Афиной! Это место оскорбляет Ареса! Сжечь его дотла!

Брошенный Кратосом факел мелькнул во мраке и упал на соломенную крышу хижины. Крошечные искры превратились в буйный костер, и вскоре крыша обрушилась. В считаные минуты хижина сгорела полностью.

Под боевой клич Кратоса его отряд свирепых убийц вошел в деревню. Им навстречу, защищая свои дома, вышли несколько десятков селян. Вооруженные лопатами и мотыгами, они даже не надеялись, что смогут противостоять закаленным в боях воинам. Кратос скакал сквозь толпу, рубил и резал, убивая без усилий и даже не замечая, кто перед ним…

Пока не оказался в деревенском храме. В храме Афины. И сморщенная старая ведьма, оракул, пыталась преградить ему путь…

В животе у него что-то перевернулось. Дома один за другим превращались в золу, и запах жженого дерева и соломы смешался с запахом горелого мяса. Храм выглядел заброшенным. Какое-то мрачное предчувствие остановило Кратоса. Но…

Это был храм Афины. Именно он стал причиной резни. Как мог спартанец оставить его в неприкосновенности?

— Все вон отсюда! — закричал он, колотя по толстой деревянной двери рукояткой меча.

Никто не отозвался, и тогда Кратос отступил назад, клинками Хаоса разнес дверь в щепки. Навстречу ему из храма, ковыляя, вышла маленькая сгорбленная старуха нубийка в ярко-зеленом платье с буквой «омега» на груди.

— Кощунство, — сказала она, погрозив ему пальцем. — Берегись кощунства против богини, Кратос! Не входи!

— Не смей указывать спартанцу, — огрызнулся он, толкнув старуху так, что та упала.

Пинком он открыл дверь и ворвался в храм. Сверкнули клинки Хаоса, и двух шагнувших ему навстречу жрецов постигла быстрая смерть. Кратос зарычал от гнева, когда ему попытались помешать другие почитатели Афины. Он устремился вперед, нанося удары вправо, влево и перед собой, не глядя, не пытаясь сдержаться, не думая об осторожности. Кровь, смерть и торжество — Кратос в своей стихии… И поэтому он не обратил внимания на свои последние жертвы, не поколебался перед тем, как убить женщину и ее маленькую дочь…

Вновь пережитый ужас прогнал видение и вернул Кратоса на храмовую площадь, где бог выдавливал из него остатки жизни. Внезапно невыносимая тяжесть исчезла с его спины — Арес убрал ногу и отошел в центр просторной площади.

— Вставай, презренное ничтожество, безумный убийца! Ты хотел сражаться? Так давай сразимся.

Кратос поднялся с земли и тряхнул головой, прогоняя из сознания туман. Он ранил Ареса мечом Артемиды в ту же ногу, которой бог наступил ему на спину. Спартанец явственно видел щербину, которую оставил на камне волшебный клинок, пройдя сквозь божественную плоть…

Однако отметина была сухая, как пустыня Потерянных Душ. На нее не пролилась кровь.

Кратос посмотрел на стену у себя за спиной, на свою размытую тень в свете вездесущих факелов. Затем перевел взгляд на стену позади Ареса — гигантская фигура бога не отбрасывала никакой тени.

Арес не был Аресом. Бог не был реальным.

— Я достаточно реален, спартанец, чтобы уничтожить тебя. Хочешь убить? Тогда подойди и попробуй, жалкий смертный!

Ребра Кратоса все еще ныли в память о нескольких минутах, проведенных под чудовищной сандалией; кровь по-прежнему текла из глубокой раны на голове, куда пришелся удар божьего меча. Казалось, Кратос не может причинить вреда этому Аресу — но это вовсе не означает, что исполин для него не опасен.

— Чего же ты ждешь? Теперь понимаешь, какая это безнадежная затея — убить бога?

Кратос в самом деле хотел прикончить Ареса. Жажда мести горела в венах спартанца, словно костер на солнце. Но перед ним был не Арес. Неудивительно, что великан читал его мысли — этот иллюзорный бог был не чем иным, как плодом его воображения.

Как вождь варваров в его видениях.

Как его кошмары про жену и дочь.

Чтобы сокрушить этого выдуманного Ареса, Кратосу пришлось бы одержать верх над собственным разумом. А если бы это было по силам спартанцу, то никогда бы не пришлось служить Афине. Он сам поборол бы свои кошмары и стер память о совершенном преступлении.

Но Кратос не обладал такой силой. Он понимал это. Выдуманный Арес — враг, которого не удастся одолеть, пока Кратос не одержит победу над самим собой.

И он отступился.

Когда заря розовыми перстами нежно коснулась неба на востоке пустыни, Кратос уже стоял на крыше здания, венчавшего скалу, которая возвышалась в самом центре храма Пандоры. Храм, в свою очередь, был высечен в горе, прикованной цепями к спине титана, приговоренного к вечным скитаниям по пустыне Потерянных Душ.

Стоило на горизонте вспыхнуть первому проблеску колесницы Гелиоса, как вокруг спартанца появились три гигантских силуэта: статуи Зевса, Посейдона и Аида высотой в добрые полстадии. Три божественных брата стояли лицом друг к другу, вытянув вперед руки, на которых лежал огромный диск, с отверстием в середине, изготовленный из того же материала, что и сами статуи. Материал этот — загадочное вещество прозрачнее стекла — был заметен только благодаря бликам в местах изгибов. Там, куда солнечные лучи не попадали, статуи были абсолютно невидимы.