— Сама Афина сказала, что из этого храма без ящика Пандоры мне не выйти, — произнес он. — Так что либо я погибну здесь, добившись успеха, либо умру позднее, поплатившись за провал.

— Ты умрешь вот-вот.

— А значит, больше нет нужды в секретах, я прав? — спросил Кратос. — Скажи, почему храм задуман именно таким, что из каждой ловушки, из каждого лабиринта можно выбраться? Зачем изобретать невообразимые преграды на пути к самому мощному оружию на свете и намеренно оставлять лазейки?

— Так приказал Зевс.

— Зевс? — нахмурился Кратос. — Но какой в этом смысл?

— Я верный слуга богов и не задаю вопросов, а повинуюсь.

Логика была очевидна: Зевс приказал, чтобы каждая загадка имела решение, каждая ловушка — выход, и архитектор выполнил повеление с фанатичной преданностью. А значит, последнее испытание, сулящее смерть, в этом не отличается от остальных.

Архитектор поместил в гробы своих сыновей. По требованию Зевса? Их головы дважды служили ключами на пути ко все более опасным испытаниям. Дважды! Уготовил бы архитектор им такую чудовищную судьбу, если бы…

— Последний вопрос.

— Твое время истекает.

— Я знаю, — ответил Кратос, а сам подумал: «Твое тоже». — Вот мой последний вопрос: как может бездушный механизм, паровая машина, пусть даже очень хитроумная, реагировать на все, что я говорю?

Не дожидаясь ответа, спартанец с проворством хищника подскочил к трону сзади и схватил обеими руками коринфский шлем, венчавший фигуру в доспехах. Он был приделан надежнее, чем рука, и Кратосу пришлось напрячь все силы, чтобы оторвать его. Зажав шлем под мышкой, спартанец засунул руку внутрь и стал вытаскивать содержимое, словно улитку из панциря.

Это была человеческая голова. Волосы, украшавшие ее много столетий назад, превратились в прах, но сама голова явно сохраняла в себе подобие жизни. Из вытаращенных глаз брызнули слезы, рот беззвучно открывался и закрывался, и в голосе, доносившемся из-под помоста, наконец послышались эмоции, самой сильной из которых был ужас.

— Остановись! Что ты делаешь! Ты не смеешь!

— Смею.

Кратос подумал, что хорошо бы при случае сказать древнему калеке-мертвецу, хлопотавшему у костра перед воротами в храм, что он оказался прав: безумный архитектор действительно до сего дня обитал в своем тысячелетнем шедевре.

Теперь же в руках спартанца был ключ к последнему замку. Он не видел причин тянуть.

— Нет! Нет, нет, нет! Умоляю…

Но Кратос уже засунул бессмертную голову архитектора в коробку вниз лицом. Отравленные иглы впились в нее со всех сторон, протыкая щеки, шею, вонзаясь в виски и глазные яблоки. Искусственный голос издавал под помостом отчаянные стоны и всхлипывания — с губами, пригвожденными к зубам, кричать голова уже не могла.

Стены покоев тоже застонали, словно ожив, и начали опускаться. Через мгновение Кратос понял, что на самом деле это он поднимается вместе с троном и помостом. Достигнув потолка, огромный каменный пилон, которым оказался помост, прошел точно сквозь разбитое окно, он рос все выше, пока наконец не заполнил собой круглый проем в центре гигантского диска. Здесь он остановился.

Кратос замер на миг, чувствуя на себе взгляды трех верховных богов. Всего в паре шагов стоял массивный сундук высотой со спартанца и втрое шире, изготовленный из ослепительно-блестящего металла и украшенный золотыми слитками, каждый с человеческую голову.

Вот он, ящик Пандоры! Найден!

Однако Кратос не почувствовал ни облегчения, ни торжества, потому что до конца было еще далеко. Завершился лишь очередной этап трудного пути, который должен закончиться в Афинах.

Посмотрев наверх, он увидел, что голова Зевса выше бровей уже исчезла, растворившись в свете дня. Пока он смотрел, испарились и перистые облака бровей Громовержца. Затем то же произошло с макушкой Посейдона.

Спартанец спрыгнул с трона, бросился по прозрачному диску к огромному ящику, но тут же встретился с новой проблемой: он не мог остановиться. Поверхность диска, сделанного из загадочного вещества, была невероятно скользкой. Кратос врезался в сундук с неимоверной силой, и тот отъехал на несколько локтей.

Осторожно обойдя свой трофей, Кратос в отчаянии огляделся. Стенки сундука горели дивным пламенем, золото, украшавшее крышку, излучало энергию, но все это было сейчас бесполезно. На такой скользкой поверхности ему нипочем не сдвинуть ящик с места. Если бы у него было чем запустить в сундук! Тогда удалось бы мало-помалу переместить его к трону. Предмет должен быть достаточно тяжелый, а разве у Кратоса есть при себе такой?

Внезапно его осенило, что положение ящика на диске — на полпути от края — не может быть случайным. Кроме того, он стоит на одной линии с троном и статуей Зевса, как будто эта последняя задача придумана специально, чтобы развлечь Громовержца. Кратос поднял взгляд на исчезающую статую и сообразил, что Зевс даровал ему единственную возможность быстро переместить гигантский сундук по невообразимо скользкой поверхности.

Спартанец сделал несколько осторожных шагов к статуе и запрокинул голову.

— Господь мой Зевс, ты предвидел эту минуту? Поэтому вручил мне частицу своей силы?

Ответа не последовало, и Кратос, повернувшись, достал из-за правого плеча молнию. Расставив ноги пошире, запустил ее в диск, метя рядом с дном ящика. Мощный взрыв оказал именно то воздействие, на которое надеялся спартанец: сундук сдвинулся на локоть. Еще шесть разрядов — и ящик уже в нужном месте. Кратос скользнул следом и уперся ногой в спинку трона.

— Ты так любишь богов, — произнес он. — Оставайся же с ними навечно!

Толчком ноги он сбросил трон архитектора с помоста, и тот отлетел к статуе Аида.

Кратос повернулся, взялся за выступающий участок металлического сундука и втащил это вместилище Аресовой гибели на пилон, который немедленно двинулся вниз.

На протяжении всего длительного спуска Кратос не сводил с ящика Пандоры задумчивого взгляда. Ему говорили, что это единственное средство, позволяющее смертному сокрушить бога. И тем не менее Зевс велел архитектору построить храм так, чтобы у человека все же была возможность дойти до конца и заполучить могущественное оружие.

Он вспомнил слова Афины о том, что Зевс запретил войны между богами, и этот наказ распространялся даже на самого Громовержца.

Неужели Зевс еще тысячу лет назад предвидел, что однажды понадобится убить бога?

— А ты умеешь выбирать, дочь моя, — похвалил Зевс, через волшебную чашу наблюдавший вместе с Афиной за тем, как опускается пилон с троном архитектора.

— Арес выбрал, а я лишь усовершенствовала, — ответила богиня, не сводившая глаз с Кратоса и ящика Пандоры до тех пор, пока они не оказались на первом этаже храма. — Мой брат не понимал, что такое Кратос.