Я прихожу в необъяснимую радость от мысли о том, что королева теряет своего Роберта так же, как я разлучаюсь с Недом.

– Конечно, она обо всем знала! В любом случае, она знала, что леди Дадли умрет! Но кто говорит, что Елизавета приложила к этому руку?

– Да сам испанский посол! – напоминает Мария. – А он слышал это от Сесила. Он всем рассказал. Она больше никогда не увидит Дадли, потому что сейчас все говорят, что она знала, что он собирается убить свою жену. И если расследование подтвердит, что он убийца, его казнят, и поделом!

– Они никогда не отрубят голову Роберту Дадли! – горько бросаю я. – Она не допустит этого! Кого угодно, только не его, не ее фаворита.

– Если он убил свою жену, то неважно, кто он, – объявляет Мария. – Потому что даже Елизавета не сможет пойти против законов этой страны. Если расследование в Оксфорде сочтет его убийцей, то она не сможет его помиловать. К тому же он едва ли будет первым из своего семейства, кто закончит свои дни на плахе.

Мария видит, как темнеет мое лицо, когда я вспоминаю о нашей сестре, которая в последние дни своей жизни подписывала письма как Джейн Дадли, и протягивает мне руку. – Я сейчас говорю не о ней. Я никогда не думала о Джейн как о Дадли.

Я качаю головой, неожиданно ясно вспомнив свою сестру и избалованного сынка Дадли.

– В этой семье вообще нет достойных людей, – горько произношу я. – Но Роберт был лучшим среди них.

Мы с Недом снова чужие друг для друга. Я думала, что он бросится ко мне не медля, чтобы молить о прощении, но он этого не делает. Мне так плохо без него, но я не могу заставить себя извиниться перед ним, особенно если не виновата. Я вижу, как он гуляет с Франсис Мьютас, как танцует с ней, и всякий раз, когда они попадаются мне на глаза, горечь и отчаяние накатывают на меня снова и снова. Я горю желанием наказать его за неверность, но пока я причиняю боль только себе.

Во дворе царит подавленное настроение. Кажется, в эти дни никому не весело. Дни становятся короче, листва теряет свои краски, и лето, которое, казалось, воцарилось на века, с каждым днем уступает свои позиции. Голубизна неба постепенно сменяется серой облачной мглой, в долинах вдоль берегов Темзы начинают дуть холодные ветра.

Елизавета не находит себе места без своего Роберта, которого по-прежнему нет при дворе. Он все еще пребывает в своем имении в Кью, нося траур и пытаясь справиться с обрушившимся на него позором. Он, как и все мы, ждет решения суда по делу о смерти его жены. Может быть, он вернется ко двору, он же Дадли. В конце концов, они могут пережить все, кроме казни. Вот только жениться на королеве он уже не сможет никогда. Даже если судья вынесет вердикт о том, что леди Дадли скончалась в результате несчастного случая, все будут считать, что этого судью подкупили, и никому не будет дела до того, правда это или нет. Сейчас приговора ожидала репутация Дадли, которая погибла так же безвозвратно, как и бедная жена сэра Роберта.

Битва за королеву была проиграна, и сейчас даже самому Роберту не приходит в голову мечтать о том, что народ, члены Тайного совета или сама королева сочтут его достойным советником или хотя бы придворным. Он замарал себя подозрениями в причастности к преступлению, и это оказалось фатальным для его карьеры придворного.

Уильям Сесил тихо празднует победу над старым соперником. Он успевает быть и сокрушенным и властным: королева должна выйти замуж за принца-реформиста, потому что Роберт Дадли замаран обстоятельствами смерти его жены.

Королева, совсем недавно так истово влюбленная, теперь, без своего возлюбленного, как безутешная вдова. Однако ее решимость сохранить положение королевы не позволяет ей потерять достоинство. Она ни словом не вспоминает о Роберте, а ее личико с поджатыми губками все время повернуто к Сесилу. Она слушает его и делает в точности то, что он ей говорит. Никто не сомневается в том, что теперь она выйдет замуж за того, кого он ей выберет, раз уж ее попытка выйти замуж по любви закончилась фиаско.

Я снова в фаворе, но не могу сказать, что это приносит мне радость. Елизавета сама не своя от невысказанной тоски по любимому мужчине, а я, следуя на шаг позади нее, не могу справиться со своими мыслями о Неде. Мне почти хочется сказать ей, что я понимаю ее боль, что я чувствую то же самое. Но потом я вспоминаю, что именно из-за нее мы с Недом расстались, и это желание пропадает.

Мы не обречены на страдания из-за своих грехов, мы можем выйти замуж. И она виновата в том, что я так несчастна. Одно слово этой женщины могло вернуть мне счастье с единственным мужчиной, которого я любила. Вот только она никогда не произнесет этого слова. Никогда. Она хочет, чтобы все страдали и были так же одиноки, как и она сама.

Холодает, на лодке по реке ради удовольствия уже не покатаешься. Двор должен возвращаться в Лондон. Смерть Эми Дадли признают несчастным случаем. Роберта Дадли, который провел месяц в трауре и восстановил свое имя, допускают обратно ко двору. Весь мир следит за Елизаветой и ее любовником, которого считают убийцей, поэтому приветствует она его очень сдержанно, и Роберт Дадли присоединяется к придворным с несвойственной ему серьезностью.

Они обязаны быть вместе, все понимают, что тут ничего не поделаешь. Но о супружестве речь больше не зайдет: Уильям Сесил об этом позаботился. Именно он распространил слухи о том, что Дадли собирается убить жену, именно он поведал всем, что страна не желает видеть Дадли на месте короля. Неважно, правду он говорил или ложь – теперь весь христианский мир этому верит, а Елизавете и Дадли придется нести общее бремя позора.

В эти мрачные времена ко двору вызывают мою кузину Маргариту Дуглас. Бедняга уродлива, стара и к тому же католичка. Она здесь не для оказания почестей, за ней хотят понаблюдать. Елизавета, отчаявшись бесконечными допросами добиться правды от безумных советников Маргариты – двойного агента, прорицателя и священника, подавшегося в другую веру, – решила присматривать за ней при дворе. Они знают, что Маргарита обращалась к Марии Стюарт, но им неизвестно, что она предложила.

Стоило только этой женщине, известной католичке, которая должна бы стыдиться своего позора, попытаться влезть передо мной, протестантской наследницей, как тотчас снова возникают споры о первенстве. Я так опечалена потерей Неда, что даже не думаю сражаться – мне все равно. Какое же облегчение узнать, что Маргарет позволили вернуться домой в Йоркшир, хотя она все еще под подозрением, все еще католичка, такая же старая и уродливая.

Я принимаю решение написать Неду и сообщить, что не желаю его видеть, когда двор вернется в Лондон и окунется в привычный распорядок городской жизни. Знаю, это бессмысленно, мы ведь в любом случае встретимся, мы служим одной королеве, мы состоим при одном дворе. Мы будем видеться каждый день.

«Только я не хочу, чтобы вы танцевали со мной, сажали меня на лошадь, провожали в часовню или как-либо еще выделяли», – пишу я сухим тоном. На листок капает слеза, и я вытираю ее рукавом, лишь бы он не заметил, что я плакала над письмом. «Желаю вам счастья с Франсис. Сама я никогда не выйду замуж. Я глубоко разочаровалась в любви».