с майором Нагаки, встретившимся со мной в Лондоне, говорилось о некоем «красном японце», представляющем серьезную угрозу для нашей миссии. Откровенно говоря, я не понял, что это значит.

– Это значит, Ватануки-сан, что по имеющейся у меня информации, в НКВД против нас действует опытный контрразведчик восточной наружности. Несколько его агентесс, а все русские женщины в нашем посольстве здесь работают на НКВД, в пьяном виде проболтались, что передают принятые от нас подарки именно ему. Причем, как бы пьяны они ни были, имени его они не называют. Просто «наш японец», и всё.

– Занятно. «Наш» значит «красный»? Занятно… А почему вы думаете, что он работает против нас? Может быть, просто мэцукэ – надзирающий от НКВД? Собирает заграничное барахло, которое мы дарим этим проституткам (кстати, вы ведете учет?), защищает их от милиции и передает начальству? И никакого отношения к контрразведке он не имеет.

– Очень надеюсь, что это именно так. Но моя интуиция, моя хара подсказывает, что это очень опасный человек. Уж очень эти русские бабы, – это слово Накаяма выговорил по-русски, но Ватануки, похоже, прекрасно понял, – его боятся.

– Что ж. Это сходится с моими планами. Здесь, в Москве, у нас есть агент, которого не знаете даже вы. Не волнуйтесь, это не от неуважения к вам. Мы всего лишь вывели его из-под удара после провальной истории с Меморандумом. Он японец, мой друг детства. Мы не виделись с ним с 1917 года, со времен этого ужасного переворота в России. – Ватануки трагически помолчал. – Сейчас он на консервации, связь с ним временно прервана, и нет даже пароля для ее восстановления.

– Как же снова выйти на него? Ведь нужен пароль.

– Нет. Пароль не нужен. Для того чтобы выйти на связь с этим человеком, мне пароль не нужен. Мы не просто друзья детства. Мы учились в одном интересном месте, а такое не забывается. Никогда. Кстати, когда вербовали 587-го, именно этот агент подтвердил ценность и незамутненность этого хрустального источника информации. Так что теперь самое время разобраться до конца. Ну если этот «красный японец» действительно японец, то наш агент наверняка его знает. У него огромные связи в этом мире.

Накаяма вопросительно уставился на Ватануки. Тот благосклонно кивнул и показал глазами на бутылку. Военный атташе схватился за нее и, почтительно придерживая за донышко, налил инспектору, а потом себе.

– Я назову вам его имя, Накаяма-сан. В знак того, что вы пользуетесь абсолютно неограниченным кредитом доверия не только у Второго отдела, но и лично у меня. Этот человек работает в Московском институте востоковедения. Русские думают, что он кореец. Его зовут Чен. Профессор Арсений Тимофеевич Чен.

Арсений Тимофеевич Чен – профессор Московского института востоковедения, как верно охарактеризовал его легальное прикрытие подполковник Ватануки, в это самое время был далек от востоковедческих штудий. Вернувшись с Белорусско-Балтийского вокзала домой, он переоделся в свой обычный элегантный, даже несколько пижонский костюм. Придя на кухню, выпил стакан воды, набил и выкурил трубку. Долго сидел перед окном, пытаясь понять, что ему делать дальше. На первый взгляд задача казалась невыполнимой, а мозг, измученный уже многомесячным режимом работы с постоянными недосыпаниями и вынужденными реакциями на чрезвычайные ситуации, отказывался подчиняться. Чен пытался рассуждать, споря сам с собой, и у него вдруг возникло явственное ощущение, что мозг стал похож на крупную морскую гальку. Мысли, как тяжелые мокрые голыши, были хороши и красивы каждая сама по себе, но вместе складывались не в красивую общую идею, а так и оставались нагромождением темных камней, высыхающих на солнце и болезненно стягивающих голову изнутри. Чен выбил и положил трубку, достал из деревянной хлебницы булку. Кроша хлеб на далеко выступающий над улицей подоконник, пристально, как за потенциальным противником, наблюдал за голубями, толкающими друг друга надутыми грудками. Когда булка кончилась, узор из мозговой гальки сложился. Марейкис облегченно вздохнул и закрыл окно: решение должно быть очень простое – надо лишь точно так же закрыть дверь для всех рискованных, непрогнозируемых и потому изначально опасных действий. Поменьше риска. Лишь срочные вопросы следует решать немедленно, а что требовалось от него сейчас, сию минуту? Это просто: начальник Особого отдела приказал ему разобраться с Любовью Вагнер. Необходимо понять, насколько она честна и добросовестна в своей работе. Потом следует узнать, что за сверхсекретный документ появился у японского военного атташе. Оба задания непростые, но можно попробовать объединить их в одно, и тогда один ключ может подойти к обеим дверям. Надев модное широкоплечее пальто и заботливо прикрыв шелковым кашне «чекистский орден», как называли этот знак на Лубянке, Чен водрузил на голову мягкую шляпу с большими полями, запер квартиру и отправился на Сретенку, в гости к Любе Вагнер.

Подходя к большому бывшему доходному дому в Колокольниковом переулке, он на всякий случай проверился, хотя идти за ним, кажется, было некому. Но кто знает – береженого бог бережет. Пройдя первый раз по переулку, бросил взгляд на окно. Как и уговаривались, на подоконнике комнаты Вагнер стоял горшок с белой геранью. «Хорошо, что не ирисы», – хмыкнул Чен и, убедившись, что переулок чист и из-за окон на него вроде бы никто не смотрит, не торопясь развернулся и спокойно вошел в грязный подъезд, сразу попав ногой в забытое кем-то дырявое ведро. Жестянка загрохотала, и внезапно разозлившийся Марейкис, пошире приоткрыв подъездную дверь, пнул злосчастное ведро на улицу. «Хорошо, что хоть пустое!» – подумал он и не увидел, как от грохота снялись с мест местные сизари и затрепетали крыльями в сторону общежития НКВД, примостившегося в кельях соседнего полуразрушенного Сретенского монастыря.

Выйдя обратно на свет божий через сорок минут, Марейкис снял шляпу и вытер шелковым носовым платком покрытый испариной лоб. «Характерная дамочка, как говорят господа пролетарии», – подумал он, несколько раз тяжело вздохнул, переводя дух. Стало полегче. Марейкис поднял голову, весело улыбнулся последнему осеннему солнышку, следившему за ним из-за просвета в крышах домов, которые сгрудились в переулке, и пошел по спуску к Трубной. Улыбка сползла с его лица на повороте к площади. Наклонив голову и внимательно глядя под ноги, Марейкис на самом деле расфокусировал взгляд, что позволило ему расширить сферу обзора почти до полного круга. Профессионально настроенное зрение не подвело: за ним шли. Взбудораженный после свидания с агентом «Ирис», Чен не проверился, не обратил внимания на улицу, когда вышел из подъезда. Да и кто мог следить за чекистом в Москве? Между тем стоило ему отойти всего метров на тридцать, как из